17 лет за кредиты: как апелляция превратила бизнес‑дело в драконовский срок
Верховный суд Дагестана поставил неожиданную точку с запятой в громком деле о Фонде микрофинансирования субъектов малого и среднего предпринимательства республики. Вместо ожидаемого смягчения приговора по ст. 210 и ст. 159 УК РФ судебная коллегия по уголовным делам не только поддержала конструкцию «преступного сообщества», но и резко ужесточила наказания, доведя срок для экс‑руководителя фонда Гаджимурада Гаджиева до 17 лет, а для бизнесмена Асадулы Асадулаева — до 16 лет колонии строгого режима. Защита говорит о «наказании, выходящем за пределы человеческого восприятия», и готовит кассацию.
По версии следствия, ещё в 2013 году в фонде возникла многоуровневая схема хищения бюджетных средств, замаскированная под выдачу микрозаймов малому бизнесу. Гаджиеву отводится роль создателя преступного сообщества, а Асадулаев, владелец ООО «Люкстрой», описан как руководитель одной из групп, оформившей 60 граждан в качестве индивидуальных предпринимателей, чтобы брать займы под якобы завышенный залог земли и затем делить деньги между участниками. Следствие оценило общий ущерб в 170 млн руб., из которых на «группу Асадулаева» пришлось около 55 млн руб.
Как из фонда сделали ОПС
Обвинение выстроено вокруг классического набора признаков преступного сообщества: сплочённость вокруг лидера, иерархия, разделение ролей, длительность преступной деятельности, конспирация и «общая касса». В приговоре и апелляционном определении указывается, что Гаджиев якобы разработал план систематического хищения средств фонда, создал несколько устойчивых групп и через руководителей — в том числе Асадулаева — координировал их действия. Займы, выдаваемые на поддержку малого бизнеса, в такой конструкции превращаются в инструмент вывода денег под прикрытием фиктивных ИП и завышенных оценок залогового имущества.
Защита, напротив, настаивает: в деле отсутствует фактическая «плоть» ОПС. В апелляционной жалобе адвокаты подчёркивают, что в обвинении не конкретизированы обстоятельства создания сообщества — нет даты, места, описания конкретных совещаний или решений, через которые Гаджиев якобы объединял людей в устойчивую структуру. В прениях защитник Дмитрий Панфилов указывает, что нет доказательств общей дисциплины, конспирации, «общака», коррупционных связей с органами власти или реальной координации действий разных групп между собой: каждый блок заёмщиков действовал в рамках собственных проектов.
Деньги, которые возвращались
Ключевая линия защиты Асадулаева — показать, что в основе истории лежит не хищение, а кредитование реального строительства, причём с возвратом существенной части средств и процентов. По данным фонда, на которые ссылается защита, индивидуальные предприниматели вернули не менее 26 млн руб. основного долга и около 4,7 млн руб. процентов ещё до возбуждения дела. Дополнительно в ходе обыска у Асадулаева нашли нотариально заверенные копии платёжных документов на сумму около 14,9 млн руб., что в сумме с остальными платежами даёт свыше 68,5 млн руб. — больше, чем объём средств, который следствие считает похищенным группой.
Адвокаты перечисляют пачки квитанций: платежи процентов начиная с ноября 2013 года, частичное и полное погашение займов в 2015–2016 годах, транши по нескольку миллионов рублей в разные даты. На этом фоне, по их мнению, тезис о прямом умысле на хищение выглядит искусственно: если деньги планировали украсть, то зачем системно возвращать и тело кредита, и проценты, причём в объёме, сопоставимом с первоначальной задолженностью. Отсюда и альтернативное предложение защиты по квалификации: если и есть нарушения, то максимум речь может идти о нецелевом использовании средств (ст. 176 УК РФ), а не о мошенничестве в особо крупном размере.
Земля, на которой всё держится
Самый конфликтный эпизод связан с оценкой земельного участка на проспекте Насрутдинова в Махачкале, использованного как залог под кредиты ИП. Следствие опирается на заключение эксперта ФБУ «Дагестанская ЛСЭ» 2016 года, где стоимость участка площадью 26 729 кв. м определена примерно в 40 – 41 млн руб. в разные даты. На этом фоне кредитный портфель в 55 млн руб. выглядит выданным под «завышенную» оценку, что подогревает версию о мошеннической схеме.
Но у защиты на руках иной массив документов. В жалобе и специальном заявлении указывается, что ещё в 2012 году этот же участок оценивался прежним собственником — Шахбановым — в 209 млн руб., когда он входил в проект строительства жилого комплекса «Восточный». Новые экспертизы, выполненные другой группой специалистов всё того же учреждения Минюста и рецензированные Московским исследовательским центром и аудиторской компанией, подтверждают многократное расхождение: по их выводам, стоимость земли в 2013–2014 годах могла составлять от 169 до 179 млн руб. Более того, на фотографиях, приложенных к первоначальному заключению, видно строительство многоэтажных домов и башенный кран — то есть фактически участок используется как территория под высотную застройку, а не под индивидуальное жилищное строительство.
Критика защиты концентрируется на том, что эксперт Наврузов при оценке исходил из аналогов с видом разрешённого использования «ИЖС», то есть участков под индивидуальные дома, хотя анализируемая земля имеет статус турбазы «Приморская» и в реальности уже вовлечена в проект многоквартирного жилого комплекса. Адвокаты называют это не просто методологической ошибкой, а заведомым занижением стоимости, на котором и построен тезис о «завышенном залоге» и ущербе. По этим основаниям в материалы внесены рецензии и отдельное заявление о преступлении по ст. 307 УК РФ (заведомо ложное заключение эксперта).
Игнорированные экспертизы и вопросы к следствию
Из переписки следствия с экспертными учреждениями следует, что уже после первой экспертизы органы получали иные данные о статусе и значении участка. В 2016 году городские ведомства официально подтвердили: на спорной земле с 2005–2012 годов выдавались разрешения на строительство, утверждались архитектурно‑планировочные задания, оформлялись выводы негосударственной экспертизы по жилому комплексу «Восточный». Росреестр также давал выписки о категории земель населённых пунктов и виде разрешённого использования, отличающемся от того, что был заложен в сравнительный анализ Наврузова.
Несмотря на это, ни следствие, ни суд первой инстанции, по словам адвокатов, так и не инициировали повторную или дополнительную судебно‑оценочную экспертизу, ограничившись спорным отчётом 2016 года. В апелляционной жалобе этот отказ трактуется как элемент неправосудного подхода: когда на столе лежат несколько альтернативных оценок с разрывом в сотни миллионов и детальными рецензиями, ссылка лишь на один, самый низкий вариант стоимости неизбежно влияет на вывод о «завышенном залоге» и размере ущерба.
Апелляция без защитников и перспектива кассации
Отдельный пласт претензий касается самой процедуры рассмотрения дела в Верховном суде Дагестана. Защита утверждает, что ключевое апелляционное заседание, по итогам которого сроки были существенно увеличены, прошло без участия основных адвокатов по соглашению, хотя они заявляли ходатайства и настаивали на личном присутствии. Суд, по их словам, проигнорировал целый блок аргументов — от истечения сроков давности по мошенничеству до несоответствия конструкции ОПС позиции Пленума ВС РФ.
В итоге вместо ожидаемого пересмотра квалификации (вплоть до исключения ст. 210 и смягчения по мошенничеству) апелляция приняла сторону Генпрокуратуры, добивавшейся более жёсткого наказания. Для Асадулаева это означало путь от девяти лет строгого режима, назначенных Советским райсудом, к шестнадцати годам по решению Верховного суда Республики. Адвокаты называют этот разворот «незаконным и противоречащим обстоятельствам дела» и готовят кассационные жалобы, одновременно добиваясь реакции на экспертные выводы, которые, по их мнению, подрывают саму основу обвинения.
Почему это дело выходит за рамки одной стройки
История Асадулаева и фонда микрофинансирования уже вышла за пределы чисто регионального спора между застройщиком, госфондом и силовыми структурами. В ней сходятся несколько нервных точек современной правоприменительной практики: широкое использование ст. 210 УК РФ в экономических делах, зависимость судьбы подсудимых от качества и добросовестности экспертиз, а также готовность судов опираться на наиболее жёсткую версию, даже когда в материалах есть альтернативные расчёты и документы.
Для адвокатов это дело — претендент на разбор в высших инстанциях именно как кейс об обращении с понятием «преступное сообщество» и о роли оценочных заключений в определении ущерба. Для инвесторов в строительство — сигнал о том, как быстро переплетение кредитов, залогов и бюрократических решений может превратиться в «уголовный пазл», где любая ошибка эксперта оборачивается годами колонии.