Падение Екатеринбурга
25 июля 1918 года Екатеринбург пал. Красные отступили, к власти пришли господа. Коллаборационисты на чешских штыках. Чехословацкий корпус, если кто забыл, считался автономной частью французской армии. Старые купчихи и жены заводчков встречали чехов по старому русскому обычаю приговаривая:
―Силь ву пле, дорогие гости, силь ву пле... Же ву при, авек плезир... Господи прости…
Как известно, пока в России не установилась власть большевиков, все, за исключением быдла, говорили друг другу «сударь», снимали шляпу, а если видели подлость, то вызывали на дуэль.
Когда 25 июля части Антанты под командованием чешского полковника Войцеховского заняли Екатеринбург, в городе установилась гармония и порядок. Это подробно описано в книжке Анатолия Герасимова «В колчаковском застенке». Книга издана в 1923 году.
Ситуация о которой повествует Герасимов, началась с того, что екатеринбургский астроном с простой русской фамилией Ябельс держал крупную собаку без привязи и она гуляла по Екатеринбургу и кусала прохожих…
Екатеринбургский судья с простой русской фамилией Штейнгель этого Ябельса оштрафовал. И, как писали Ильф и Петров, «все заверте…»
Цитирую:
"Получив от наробраза, где я заведовал театральным отделом, месячный отпуск, я поселился на даче в Шарташе. На третий день, по приходу белых, был (по доносу} арестован патрулем чехо-словаков.
Насколько нежданные союзники белых, почти не владеющие русским языком, были «не в курсе дела», видно из того, что они, арестовав меня и усадив на извозчика, не знали, куда везти.
И мне самому пришлось помогать им отыскать «штаб белой армии», занявший, как оказалось, нижний этаж советского дома (бывш. коммерч. собрание).
В импровизированном «штабе» ликование и оживление: как всегда бывает в взбаламученном море, мусор выплыл наверх. Каждое ничтожество желает показать себя. Тут и спекулянты, и любители-доносчики и воспрянувшие духом царские офицеры с погонами и орденами. Один из них, увидя меня, под конвоем, завопил:
— А, знаю… Стерегите его — это второй Голощокин.
То и дело вводят новых арестованных.
Слышу слова одного из них, юноши, на вид красноармейца:
— Что это, - протестует, он. - Не дают даже уведомить семью об аресте.
— А большевики разве давали, — доносится ответ. — Бросали в тюрьму безо всяких.
— Но ведь я не большевик, а…
— Левый эсер, что ли? Одна сволочь…
После каких то записей и опросов, ведут наверх, на хоры клуба и здесь встречаю знакомых, как и я не успевших покинуть Екатеринбург, или не ожидавших ареста.
Между ними народный судья Штейнгель, проявивший себя в тюрьме образцовым товарищем, мотивы ареста и заключения которого очень характерны.
Когда-то т. Штейнгелю пришлось разбирать дело некоего Ябельса, одного из наблюдателей обсерватории, обвинявшегося в том, что он не держал на привязи свою громадную собаку, искусавшую нескольких граждан.
Дело кончилось тем, что г. Ябельс был приговорен к штрафу, а собаку было предложено держать на привязи. Почтенный астроном не забыл этого и при появлении белых донес на Штейнгеля, как на ярого большевика.
Долго томили т. Шгейнгеля в тюрьме №1 за ябелевскую собаку и, хотя дело без улик создать не смогли, но в конце концов расстреляли во время так называемой «эвакуации».
Всё!