Преступление купца Калашникова

О чём пропел нам Михаил Юрьевич?

А сегодня погутарим мы, дорогие мои станишники, о государе нашем Иоанне Васильевиче Грозном. И даже не потому, что день его рождения выпал на эту неделю – 25 августа 1530 года. И вовсе не только и не столько об этом великом человеке речь пойдёт, а об одном произведении, которое с давних пор преподают в наших школах. Я имею в виду так называемую «Песню про купца Калашникова» Михаила Юрьевича Лермонтова. Почему «так называемую»? Потому что это усечённое название поэмы ставит историю с ног на голову. На самом деле купец-то помянут только в конце! Полный титул – «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Первым назван царь, вторым – опричник и лишь в последнюю очередь – купец. Такая расстановка неслучайна, в чём мы сможем убедиться. Устроим, так сказать, небольшой ликбез.

 К сожалению, до сих пор нашим школьникам вдалбливают какую-то чушь, трактуя поэму в традиционном советском духе «разоблачения гнусного самодержавия». Ведь как воспринимает «Песню…» современный читатель? Вот «историк» Сергей Лабзюк: «В этом произведении автор столкнул две силы – народную правду и самодержавное своеволие… И состоялся бой между молодым царским опричником и “удалым купцом Калашниковым”, в котором купец побеждает бесчестного врага». Или цитата с сайта «Мои сочинения по литературе»: «После того как Калашников убил в кулачном бою Кирибеевича, Грозный приказал казнить молодого купца. Он не посчитался с тем, что Калашников выиграл бой честным путём. Он хотел отомстить за смерть любимца». И таких цитат можно приводить сотни. Однако все они грубо искажают смысл поэмы Лермонтова. 

 Потому что не было в «Песне...» ни честного боя, ни коварной мести Ивана Грозного, да и благородство купца Калашникова выглядит более чем сомнительно. 

За что мы сочувствуем Кирибеевичу

Оставим на время грозного царя, поговорим об особенностях национальной схватки. Главная ошибка почти всех наших критиков состоит в том, что они либо полностью игнорируют эти особенности, либо толкуют их диким образом. Виссарион Белинский в своих рассуждениях о поэме вообще пропускает описание боя между купцом и опричником: «Начинается бой (мы пропускаем его подробности); правая сторона победила». Но именно подробности являются ключом к пониманию поэмы!
Следует выделить три разновидности традиционного русского кулачного поединка. Первый – бой один на один. Он проводился перед началом «стеношного» побоища и допускал удары в голову – но ни в коем случае не в висок! 

Во времена Ивана Грозного существовал также обычай «Божьего суда», или судебный поединок («поле»). Стороны встречались в бою сами или нанимали профессиональных бойцов. Кто побеждал, тот считался правым. 

И, наконец, классический охотницкий бой, где категорически запрещались любые удары в голову. Разновидность охотницкого боя, описанная Лермонтовым, называлась «раз на раз», «удар на удар» или «через черту». Проводилась черта, за которую нельзя было заступать, а дальше каждый боец поочерёдно наносил удар, пока кто-либо из соперников не падал на землю или не отказывался от поединка. Уклоняться в сторону, сдвигаться с места запрещалось. В поединке «раз на раз» бывали случаи гибели бойцов, однако, если победитель действовал по правилам, вины за ним не признавали.

Все эти подробности до тонкостей знал Лермонтов, который не раз наблюдал и даже устраивал кулачные бои в своём тарханском имении. Так вот: в «Песне...» описан именно охотницкий бой! 

Вспомним тезис Лабзюка: в бою «купец побеждает бесчестного врага». На самом деле Кирибеевич – не бесчестный враг. Напротив, непредвзятый читатель испытывает к нему сочувствие. Кирибеевич не рад своей страсти, просит царя отпустить его «в степи приволжские, на житьё на вольное, на казацкое», где он примет смерть от «басурманского копья». Он молит жену Калашникова Алёну Дмитриевну обнять его «единый раз, на прощание». Нехарактерное поведение для опричника… 

В поединке на Москве-реке сходятся два достойных противника. Но в самом начале песни Лермонтов ясно даёт понять, кто является «фаворитом». Царь спрашивает Кирибеевича о причине его печали:

«Или с ног тебя сбил на кулачном бою,

На Москве-реке, сын купеческий?»

Отвечает так Кирибеевич,

Покачав головою кудрявою:

«Не родилась та рука заколдованная

Ни в боярском роду, ни в купеческом»…

Это – не пустая похвальба. Сам Степан Парамонович признаёт мастерство противника, давая наказ братьям:

И я выйду тогда на опричника,

Буду насмерть биться, до последних сил;

А побьёт он меня – выходите вы

За святую правду-матушку.

То есть Калашников не уверен в своей победе. Да и на Москве-реке против Кирибеевича купец выходит только после третьего выклика! Ему просто не остаётся иного выхода… 

А дальше он совершает вынужденную подлость. Подлость ради защиты чести своей жены Алёны Дмитриевны, которую невольно опозорил молодой опричник.

Казнь лютая, но справедливая

Обратим внимание на фамилию удалого купца – Калашников. Она выбрана Лермонтовым неслучайно и отсылает нас к народным песням о черкесе Кострюке (Темрюк, Мастрюк, Темрюк-Кострюк, Кострюк-Мастрюк и т.д.). Под этим именем безвестные авторы вывели военного деятеля эпохи Ивана Грозного кабардинца Михаила Темрюковича Черкасского. В песнях-былинах повествуется, как «черкешенин» похваляется перед царём молодецкой силой и утверждает, что на Руси никто не сможет его побороть. Он и впрямь силён:

Кострюк бросился, всю силу помял,

Тридцать татаринов, полтораста бояринов,

Семьсот донских казаков.

В ранних вариантах песни Кострюк борется сразу с двумя противниками. В других – «черкешенин» борется с братьями по очереди, но с первым, старшим, схватка продолжается до вечера:

Как схватился с ним большой брат,

Они возились осенний день, 

Из утра да и до вечера:

Как никто никого не одолел,

Как никто никого не оборол.

И лишь второй брат одолевает Кострюка. По чести сказать, победу можно назвать грязной: противник вымотан тяжёлой схваткой, которая длилась весь день! Чем же гордиться? 

Как бы то ни было, Лермонтов использовал историю с Калашниками как источник вдохновения. Поэт был прекрасно знаком не только с фольклорной былиной, но и с биографией кабардинца: неслучайно в «Песне...» Кирибеевич выведен именно опричником, как и Михаил Темрюкович.

А теперь перейдём к описанию боя:

Размахнулся тогда Кирибеевич

И ударил впервой купца Калашникова,

И ударил его посередь груди –

Затрещала грудь молодецкая,

Пошатнулся Степан Парамонович;

На груди его широкой висел медный крест

Со святыми мощами из Киева, -

И погнулся крест, и вдавился в грудь;

Как роса из-под него кровь закапала;

И подумал Степан Парамонович:

«Чему быть суждено, то и сбудется;

Постою за правду до последнева!»

Изловчился он, приготовился,

Собрался со всею силою

И ударил своего ненавистника

Прямо в левый висок со всего плеча.

То есть опричник начал бой по правилам, нанося удар в грудь, хотя и знал, что в лице купца Калашникова имеет своего смертельного врага. Но он также знает и то, что грубое нарушение правил ведения кулачного боя карается казнью и даже для него, любимого опричника, царь исключения не сделает. Кирибеевич не может выйти из боя или отказаться от него. Это позорно. Единственный выход – одолеть купца в честном бою. Купец же после удара, нанесённого Кирибеевичем, понимает, что против опричника он едва ли выстоит, и сознательно наносит Кирибеевичу смертельный, запретный, «подлый» удар «прямо в левый висок со всего плеча». Калашников знает, что идёт на смертную казнь. «Чему быть суждено, то и сбудется; постою за правду до последнева!» – это отчаянный крик души честного человека, который решился на бесчестный поступок. Калашников роняет себя в своих же собственных глазах, и сама жизнь для него после этого бесчестия уже становится непосильным бременем.

А что же грозный Иван Васильевич? Он вместо скорой и жестокой расправы пытается разобраться: может, купец случайно нанёс запрещённый удар? Тогда с него спросу нет. 

Но если Калашников солжёт, то месть потеряет смысл! Объявить убийство случайным – значит струсить, упасть в глазах родных, сподличать перед самим собой. Ведь весь смысл – в том, чтобы покарать охальника публично. 

А рассказать царю о причинах убийства опричника – опозорить жену, вынести мерзкую историю на всеобщее обозрение. Выход один: положить голову на плаху.

Царь же не может помиловать купца: это создало бы опасный прецедент, соблазн порешить недруга под видом «спортивного поединка». Выпытывать причину убийства Грозному тоже не резон: раз успешный торговец пошёл на такой позор, значит, имел серьёзные основания. Смолчал купец – за то ему и хвала. И осыпает Иван милостями семью Калашниковых: вдову и детей жалует из казны, а братьям разрешает «торговать безданно, беспошлинно» (прямая цитата из народной песни о Кострюке, где «братья Калашаниковы» просят государя – «Вели нам торговать безданно, беспошлинно»). Вот так ирод самовластный! С чего вдруг расщедрился? Да потому, что рассудил по справедливости! По справедливости и казнил Калашникова «смертью лютою, позорною». А какою ещё казнить убийцу, который нарушил вековые традиции?! И схоронили купца вне кладбища – душегубу на православном погосте делать нечего:

Схоронили его за Москва-рекой

На чистом поле промеж трёх дорог:

Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской,

И бугор земли сырой тут насыпали,

И кленовый крест тут поставили,

И гуляют-шумят ветры буйные

Над его безымянной могилкою…

Место захоронения Калашникова говорит само за себя: «Особенно опасны скрещения двух или нескольких дорог, развилки  и обочины. У восточных славян на перекрёстках было принято  хоронить самоубийц, некрещёных детей и других нечистых покойников». Если похоронить их на кладбище, наступит засуха, пожар уничтожит сено или, наоборот, пойдут бесконечные ливни, град выбьет хлеба. Поэтому «нечистых покойников» предавали земле в ничьём пространстве около перекрёстков  и развилок, чтобы неприкаянная душа бродила где-нибудь подальше. 

Так что в поэме Иоанн Васильевич предстаёт как государь грозный, но справедливый. Он не «мстит за смерть любимца», как нынче трактуют школьные и вузовские менторы. Неслучайно Белинский писал о Грозном: «В поэме Лермонтова колоссальный образ его является изваянным из меди или мрамора». И не случайно в названии своей «Песни...» Михаил Лермонтов на первое место поставил именно великого русского государя. Пора бы нам уже более вменяемо вчитываться в отечественную классику…