Фургал как симптом. Или смена эпох в российской политике
Все выходные я смотрел ролики с демонстрациями протеста в Хабаровске и других городах Дальнего Востока. Неожиданностью оказалось не то, что на улицы вышли люди, которые, как они сами признавались, прежде никогда не участвовали в политических мероприятиях и даже не то, что они, не пряча лиц, весело говорили журналистам, что они не боятся ни росгвардейцев ни полицейских, потому что «всех не задержат» (как бы в подтверждение этого, полицейские со своими машинами торчали на обочинах и растерянно глядели на текущие реки народа).
Лично для меня неожиданностью оказалось то, что буквально все, чуть не в один голос заявляли, что они — «за Фургала!».
ЛДПР все-таки — партия, глава которой давно уже стал персонажем анекдотов. Идеологии у них никакой нет, потому что руководитель партии мелет в своих интервью что не попадя и постоянно — разное.
Позиция их фракции в Думе — вполне оппортунистическая. Сам Фургал попал в губернаторы по чистой случайности — на волне гнева людей после повышения пенсионного возраста. Судя по биографии Сергея Ивановича «кристально чистым» человеком он быть не может, такие не шли в полумафиозные предприниматели в 90-е. И вдруг на тебе — люди горой за него!
Во многом, конечно, это протест против действий федерального центра, но дальневосточники ведь не говорят: «мы понимаем, что Фургал — фигура случайная, это лишь повод для протеста!», напротив, они кричат: «Мы за Фургала!».
Тогда я решил почитать о действиях Фургала на посту губернатора — и немного прояснилось. Оказалось, придя к власти, Фургал первым делом сократил своих заместителей, приказал продать дорогущие иностранные автомобили, которыми укомплектовал парк администрации его предшественник (2 из 6 автомобиля подарили многодетным семьям). Народ удивился.
Фургал пошел дальше: он сократил зарплаты членам правительства администрации и … самому себе (причем, себе — больше чем вдвое), заявив, что стыдится получать 1 миллион в месяц, как предыдущий губернатор, когда люди в крае выживают и на 30, и на 20 тысяч.
Запретил чиновникам летать в командировки бизнес-классом. Выставил на торги губернаторскую яхту, которая стоила аж 1 миллион долларов (прежние губернаторы любили на ней на морскую прогулку выйти). Тут уж народ восхитился. А уж когда он стал посещать отдаленные поселки, куда руководство аж с советских времен не заглядывало, да без подготовки, разговаривая не с чиновниками, а с простыми людьми…
Конечно, читая об этом, я ни на минуту не поверил в мифы о народном губернаторе. Случилось другое: в голове вдруг всплыла фамилия персонажа 30 летней давности — перестроечного Ельцина.
Я прекрасно помню, как в конце 80-х Борис Ельцин — тогда относительно молодой глава Московской парторганизации — ездил на троллейбусе, отказавшись от служебной «Волги», приходил в обычную поликлинику и пристраивался в конце очереди, будто не замечая изумления людей (но все это, конечно, под телекамеры и с охраной, стоящей поодаль). И тут я понял — Фургал представляет собой типаж политика, про который мы уже основательно подзабыли за 20 лет — политика-популиста.
Сейчас у нас все больше — «технические губернаторы и министры», прилизанные, упитанные, рано облысевшие молодые люди с дорогими часами. Их интересует не столько мнение населения, сколько мнение одного лица, которое мы каждый день видим по телевизору. Потому это лицо так и не любит Фургала, что оно и само воплощает типаж политика, противоположному популистскому. Он к власти приходил не через митинги и протестное голосование, а медленно делая карьеру в аппарате, сочиняя и подсовывая бумажки, поддакивая начальству, стремясь уловить его настроение, чтоб выступить с предложением…
Он и сейчас так себя ведет — все делая по инструкции, по бумажке, по сути будет издевательство, но букву сохранит! Даже чтоб полномочия себе продлить решил Основной Закон изменить и при этом самое главное предложение — об обнулении поглубже засунул в ворох ста других поправок и словом о нем не обмолвился, будто нет его.
Его предшественник — неуклюжий, здоровенный, с красным, вечно застывшим лицом и неестественной улыбкой (не поймешь: то ли пьяный, то ли ненормальный), демагог, в августе 1991 залезший на танк к восторгу либеральной толпы, никогда бы так не поступил. Он бы прямо в лоб ляпнул: «простите, дорогие россияне, шта не сделал что обещал, понимаш! И дайте еще шанс!». И провел бы референдум с одним единственным, но главным вопросом. Он мастер был с народом заигрывать, виниться и обещать…
Он тоже постоянно обманывал народ, но не по мелочам, не хитростями, не юридическим крючкотворством, а по-простому: пообещал, не выполнил, праводподобно повинился, снова пообещал, снова не выполнил… По старому «доброму» русскому принципу: согрешил — покаялся — опять согрешил… Вот он был — настоящий популист, как сегодня Фургал.
Но ведь появление Фургала и таких как он (а те, кто следят за политическими событиями, навскидку назовут с десяток фамилий подобных политиков, начиная с Навального, естественно) — не случайность. Это значит сменяется политическая эпоха. Время стабильности, силовой вертикали, государственнической истерии, служак и силовиков уходит.
Оно кончится не сегодня, не завтра и даже не послезавтра, но оно уже близко к завершению. Приходит совсем другое время. Политики-популисты, горланы, главари, вожди митингов, демонстраций, многотысячных толп, умеющие говорить с народом, затребованы, когда на сцене появляются эти самые многотысячные толпы, народные массы, с которыми уже нельзя не считаться.
А когда они появляются на сцене? Когда шатается и кренится государство, которое до этого был сильно, удерживало народ, распределив его по стратам и группам, перед каждой поставив цель и определив меру довольствия.
Вспомним поздний Советский Союз. В стране Советов каждый гражданин принадлежал к тому или иному учебному, трудовому, служебному коллективу. В идеале в этом коллективе он проводил всю свою сознательную жизнь — до выхода на пенсию («летунов» у нас не любили). В этом коллективе не только работали, но и завязывали неформальные отношения, влюблялись, встречали вместе праздники, отдыхали, обсуждали жизненно важные темы на собраниях.
Даже в официальные органы власти — в Советы выборы производились не от териториальных округов, а от коллективов, профессиональных, других учётных групп (от академий, вузов, воинских частей, заводов). Вне коллективов были лишь отщепенцы, тунеядцы, но и тех закон обязывал найти себе работу. Членство в коллективе нужно было не только для работы и для психологического комфорта, но и для элементарного выживания, ведь через коллектив можно было получить жилье, машину, допуск в распределители и т.д.
Даже диссиденты или теневики формально были приписаны к определенным советским коллективам (так, коллективом диссидента Сахарова была Академия наук), если же коллективы извергали их, то их приписывали к тюремным коллективам.
Вся страна была совокупностью таких коллективов, управляемых социальной инженерией партийных органов. В СССР не было масс, которыми могли бы управлять напрямую политики-популисты, как на Западе, где специально создаются «толпы разного рода», по терминологии Лебона («потребительские толпы», «избирательные толпы»), для того чтобы манипулировать их мнениями. Ведь коллектив — постоянно действующая ячейка общества, связанная с другими ячейками. Он структурирован, внутри него каждый человек занимает свое место.
Мнения членов коллектива определяется не сиюминутной волей одного политика, а ценностями всего коллектива, всей соответствующей страты. Такие коллективы склонны к самоуправлению (еще раз укажу на собрания советских коллективов, пусть и сильно формализованные к 80-м, они все равно позволяли людям высказаться, попытаться исправить ситуацию, выступить с критикой). Управлять такими людьми методами манипуляции сложно.
Масса же есть нечто однородное, личности в ней нивелируются, верх берут общие для вех чувства, инстинкты. Массой управлять легко, причем, для этого не нужно большого интеллекта, масса прислушивается не к аргументам, а к пафосу.
Люди, сбившиеся в массу, сами по себе не плохи и, более того, масса не обязательно только крушит и ломает. Массы могут делать и созидательную работу, даже совершать подвиги, но это другое качество социальной материи, чем коллектив и сеть коллективов.
Восстание масс произошло в СССР в эпоху перестройки. Неумелые реформы Горбачева больно ударили по социалистической экономике, люди стали уходить с заводов, фабрик, становиться кооператорами, бизнесменами, мелкими торговцами. Возникла легальная рыночная экономика — независимая от Госплана отрасль. А затем ельцинская шоковая терапия еще и разрушила заводы и фабрики, превратила людей в безработных, вытолкнула людей в криминал и полукриминал. Огромная армия пенсионеров, чье денежные выплаты превратились в гроши, на которые невозможно прожить, тоже вышла на улицы, стала бунтовать и превратилась в важную, политическую силу 90-х.
Эти массы вынесли наверх много политиков-популистов. Самым заметным в эпоху перестройки был Ельцин. В правление Ельцина, как я уже сказал, началось сознательное разрушение старой советской экономики, институтов государства, массы заполонили страну, казалось, наступил полнейший хаос.
Все ждали, когда придет сильный политик, наведет порядок, восстановит государство организует массы в новые коллективы. Этим и занялся Путин и его команда в 2000-е. Возродились старые и появились новые страты: были созданы разряды госслужбы, обозначена страта бюджетников, ее границы и цели, пенсионеры были пересчитаны, классифицированы и прикреплены к пенсионному фонду, предприниматели — к объединениям предпринимателей вроде «Опоры России».
Новая социальная реальность породила новый тип политика — управленца, бюрократа, окруженного политтехнологами, просчитывающего свои шаги как ходы шахматной партии, привыкшего к тому, что протестующих масс нет, есть послушные учетные группы вроде бюджетников или солдат, а если есть кучка диссидентов, выходящих под камеры с плакатиками, то их так мало, что с ними справляется взвод ОМОНА.
И так было всю «золотую эпоху Путина» — с 2000-го по 2008.
Экономический кризис 2008 больно ударил по благосостоянию россиян и уже через пару лет отозвался «Болотной площадью». Любой кризис выводит на улицы тех, кто в данный момент не связан работой на производстве, кто может позволить себе не выходить на работу в течение дня, кто не боится, что начальник уволит его «за политику». Это, если исключить ситуацию массовых забастовок — школьники старших классов и студенты, это пенсионеры, это, наконец безработные или те, кто работает сами на себя — мелкая буржуазия.
Таковых больше всего в крупных городах — как Москва, Петербург, Екатеринбург, а в кризис их становится еще больше. Недаром именно эти социальные слои дали больше всего представителей на митингах «белоленточной революции». Путину удалось канализировать это «крымским консенсусом», но ненадолго. Экономический кризис ведь никуда не делся, а санкции Запада его лишь углубили.
Пенсионная реформа, вызвавшая столько возмущения и стоившая Путину былой популярности, по сути, была признанием катастрофического положения в экономике: денег на пенсии стало не хватать (есть, правда, Фонд национального благосостояния, но власти, хорошо знавшие положение в экономике, побоялись в него залезать, не ожидая от будущего ничего хорошего).
К тому же государство все больше «распухало». Чиновников и силовиков становилось все больше и мало того, что они требовали на свое содержание миллиарды и бюджета, они еще и становились неуправляемыми. Неуклюжая, разбухшая машина перестала подчиняться даже ее «шоферу».
Вспомним, недавнюю историю с выплатами врачам за коронавирус: президент обещает заплатить по 25 тысяч, а чиновники на местах выдают «героям пандемии» по 2 тысячи, а то и по 200 рублей на руки…
Собственно, и арест Фургала показал отсутствие согласования между силовой ветвью власти и отделами АП, отвечающими за «курирорование мнения электората». Безусловно, силовики все согласовали с президентом: задержание губернатора требует одобрения с самого верха. Но преподнесли они ему все, видимо, в столь выгодном для себя свете, что президент и помыслить не мог, какие будут последствия.
Кстати, и многочисленные задержания и дела против несистемной оппозиции — это ведь не только «политика Кремля», но и желания силовиков, которых стало больше в разы, чем в начале правления Путина. И все они хотят получать оклады, премии, звания…
Внизу растет безработица (за коронавирусные месяцы она увеличилась в несколько раз), вверху растут штаты и аппетиты — вот ключ к пониманию сегодняшнего политического кризиса.
Эффективность управляющего аппарата падает, а количество людей, которые не охвачены контролем государства, растет. Дело ведь не только в безработных. Частые переорганизации и оптимизации бюджетных учреждений — школ, вузов, больниц, поликлиник ведут к тому, что рушатся внутренние связи. Отношения между работниками стали формальными, а между трудящимися и начальством — весьма наряженные ввиду системы контрактов, чреватой регулярной угрозой увольнения и права начальников распределять, точнее, присваивать стимулирующие средства. Соответственно, среди бюджетников также происходит атомизация, даже если внешне коллективы еще существуют.
Наконец, нельзя не заметить, что власть проиграла битву за Интернет и за социальные сети. Успех команды Путина в начале 2000-х во многом был предопределен тем, что они сумели поставить себе на службу федеральные каналы ТВ (разгромив редакции оппозиционных каналов, например, НТВ и ТВ-6). Сделать то же с Интернетом и социальными сетями они не смогли и не смогут — по чисто техническим причинам. Отказ от блокировки «Телеграмма» очень показателен. Но аудитория ТВ падает, а Интернета — растет.
Поэтому утеря пропагандистского доминирования для режима — лишь вопрос времени. Не кто иной как господин Медведев в бытность президентом добивался того, чтобы компьютеры и Интернет были даже в глухих деревнях и отдаленных провинциях… Сегодня в России уже около 110 миллионов пользователей Интернета…
Значительная часть населения чувствует себя выброшенной на произвол судьбы, не защищённой ни поддержкой коллектива, ни опекой государства и к тому же она черпает информацию из Интернета, где широко представлены оппозиционные взгляды. А значит, формируется социальная база для антирежимных политиков-популистов, как на рубеже 80-х и 90-х пошлого века…
Критически настроенный читатель может спросить: а почему бы власти не предложить своего политика-популиста в ответ на изменившиеся условия? Ответ дала сама власть, арестовав Сергея Фургала. Он ведь и был провластным популистом, он никогда не позволял себе критиковать Путина, он проводил его политику в своем крае (в конце концов, при всем протестном потенциале, формально Хабаровский край, в отличие от Ненецкого АО, дал пусть невысокое, но большинство на голосовании по поправкам).
Почему же арест Фургала оказался неизбежен? Потому что как политик он оказался «белой вороной» среди других губернаторов, да и среди министров, окружения президента — вплоть до самого верха. Совсем другой, чуждый типаж, а чужаков нигде не любят…
Да еще и типаж (как уже заметили некоторые политологи) со «своим ресурсом тысяч голосов». А другие губернаторы ведь просто назначены лидером, который считает, что только лишь он и может заниматься политикой и иметь поддержку в виде «голосов снизу»….
Теперь это уже точно не так. Теперь наступила другая эпоха. Нас ждут большие изменения в уже не очень отдалённом будущем…
Рустем Вахитов, кандидат философских наук
https://www.imhoclub.lv/ru/material/furgal_kak_simptom_ili_smena_epoh_v_...