«Русский сектор». Как в Братске уживались эвенки и переселенцы Московского государства
Покорение Сибири в XVII веке, как известно, не было мирным процессом. На то оно и покорение. Надо отдать должное — в российской летописи эта страница не скрывается и не приукрашивается: казаки с коренными народами не церемонились, принося свои и чужие жизни в жертву интересам государства. Жестоко? Можно ли иначе? Историю это не интересует, а сослагательного наклонения она не знает. Такие были времена.
К счастью, заглянуть в XVII век и увидеть, как происходила битва за Сибирь, возможно. С этой целью корреспонденты «ПС» сошли с борта самолета, следующего из Москвы в Братск, что в Иркутской области, а оттуда рванули на «Ладе Гранта» в Ангарскую деревню. От города через тайгу ехать минут 20. По радио играет ныне не самая популярная, но подходящая к суровой сибирской атмосфере песня Сергея Шнурова: «Никого не жалко, никого; Ни тебя, ни меня, ни его…». Таксист, как и его братские коллеги по цеху, абсолютно молчалив.
Приезжаем в лес. Посреди тайги у речного берега раскинулась Ангарская деревня. Не хочется называть ее музеем, хоть это действительно музей: на входе нас встречает огромный камень с древним и примитивным изображением какого-то парнокопытного, найденный археологами посреди Байкала — на одном из Ушканьих островов. Художеству около 5–8 тысяч лет. Но цивилизация всегда рядом: кассир в небольшом деревянном домике спрашивает QR-коды о вакцинации. Таковы региональные законы, пусть и заразить кого-нибудь ковидом здесь сложно. Мы единственные туристы этим утром буднего дня.
Русский сектор
Вокруг снежная сказка — будто та, что про «Морозко». Идем через лесочек к берегу. Открывается невероятный вид: прекрасный восточный рассвет над рекой, деревянные домишки в снегу, высоченный забор частоколом, пара церквей — причем действующих!
Музейное правило «смотреть, но не трогать» сюда не распространяется: зайти можно практически в любые двери. Поднимаемся в церковь. По-православному скромное убранство, небольшой иконостас, в углу затаился огнетушитель. Здесь черпали духовные силы первые русские поселенцы, предоставленные сами себе в суровом краю.
Выходим из церкви. На улице уже не мороз и солнце, а густой туман. Погода тут строптива, планы посетителей ее не волнуют. Встречаем местную улыбчивую работницу: «Сходите еще вон туда, там Аввакум… В общем, сами увидите».
Вспоминаю факт, узнанный перед поездкой из интернета: в Братском остроге находился в ссылке протопоп Аввакум — противник церковной реформы патриарха Никона, по сей день глубоко почитаемый старообрядцами. Не без ужаса подходим к стылой башне: внутри и правда сидит священник Русской церкви, сосланный в Сибирь за непокорность. Раскинулся, восковой, на стуле и смотрит мертвецкими глазами. Ветер шевелит полы его аскетичной рясы, отчего становится не по себе. Рядом навален стог сена, на котором Аввакум спал — «как собачка», по собственным словам. У его ног лежат кандалы.
После жутковатой встречи с покойником идем в чайную, где нам обещали затопленную печь и горячий чай. Заходим в домик с длинными столами и лавками. Тепло и уютно, хоть атмосферу ломает фактурная табличка с фамилией ИП на стене — если очень постараться, то можно надумать отсылку к сибирскому купечеству. И все же чопорному напоминанию об индивидуальном предпринимательстве здесь не место, пусть и встретила нас сотрудница ИП радушно, накормив, надо отметить, неплохими блинами. По-репортерски разговорить «хозяйку дома» не удалось: люди здесь по природе своей не разговорчивые.
Греемся, готовимся к «марш-броску» вглубь леса. Уходить не хочется: в окошке очень «инстаграмно» падает снег. И все же пора осмотреть эвенкийский сектор под открытым небом.
Обратная сторона медали
Эвенкийская часть деревни находится в лесу. Судя по крикам диких животных, которые мы там услышали, ошиваться по нему куда менее безопасно, чем степенно бродить по заснеженному берегу Ангары. В тайге свои правила: например, нельзя будить медведя. Мы и не будим.
Только зашли в лес, а всюду уже кипит жизнь. Склочные черные белки гоняют друг-друга по стволам деревьев, совсем не стесняясь нас — двух «кожаных» из числа гостей. У кормушки скооперировалась группа небольших птиц. Деревянные чумы, хижина шамана, большие хлопья снега… И снова странный, пронзительный крик какого-то животного.
Страшновато, но вглубь леса мы все-таки продвигаемся. Мимо могил. Эвенки-язычники хоронили своих в специальных «колодках» на высоте человеческого роста, но православных эвенков провожали иначе. Хоть и все равно непривычно для русского человека: в некоторых источниках указано, что технологии обработки металла местные еще не знали, а потому лопатами мерзлую землю не копали.
Письменная коммуникация была графической. Эвенкийские охотники вполне ясно давали понять, куда и зачем ушли. Ни у кого, кто увидит подобный рисунок, вопросов не возникнет — олень, охотник, собака.
И снова животный крик. Ситуация становится напряженной: спешим выйти из леса, оставив позади дикие нравы его коренных обитателей. Делаем круг, выйдя к тому же самому месту, откуда зашли в Ангарскую деревню. Останавливает кассир, продавшая нам билеты пару часов назад, — интересуется, кто мы такие и почему проходим мимо кассы. Лиц наших якобы не помнит. Вспоминается знаменитый «синдром вахтера». Убеждаем ее, что уже встречались, и вновь выходим к «Русскому сектору», обращая внимание на непрочитанную табличку.
«В XVII в. Ангара была одним из путей, по которому русские продвигались в глубь Сибири. Вслед за охотниками-промысловиками, приносившими известия о пушных богатствах тайги, в Приангарье отправились отряды казаков-землепроходцев с целью сбора ясака (дани) пушниной с эвенков и бурят, населявших берега Ангары, и закрепления разведанных земель за Русским государством».
Пока в США крушат памятники Христофору Колумбу, открывшему Америку «белым людям» вопреки благополучию коренных американцев, в России историю с пьедестала не сбивают. Скорее по-сибирски угрюмо признают — «Да, было дело. И с аборигенами бились, и взимали дань. Все ради государства. Такая вот мы империя».