В Фёдоровской слободе, у Казанки-реки…

Фрагменты истории забытой «Кошачки», канувшей в Лету вместе с другими уголками старой Казани

Этот удивительный, забытый ныне уголок старой деревянной Казани скромно прятался от шумной городской суеты за площадью Свободы на берегу Казанки. Вряд ли кто, кроме местных жителей, подозревал о его существовании в самом центре города в низине у подножия белокаменного Кремля. Когда-то здесь находились слободы Засыпкинская, Фёдоровская, Подлужная…

НА УЛИЦЕ ОЛЬКЕНИЦКОГО

Короткая улица Олькеницкого разрезала Фёдоровский бугор пополам. (Название бугра, напомним, произошло от стоявшего здесь Фёдоровского Троицкого мужского монастыря, основанного в начале XVII века и снесённого в начале 1930-х годов.) От набережной Казанки улицу отделял овраг. Через него в нескольких местах были накиданы деревянные мостки.

Летними вечерами по дамбе вдоль набережной прогуливались местные жители, любуясь с одной стороны на розовый в лучах заходящего солнца парк Горького, с другой – на купола Благовещенского собора и устремлённую ввысь стрелу башни Сююмбике за белокаменными кремлёвскими стенами.

Вдали, на противоположном берегу высились многоэтажные новостройки, по Казанке плыли парусники, а вдоль берега виднелись неподвижные фигурки рыбаков.

Внизу теснились пёстрые двухэтажные деревянные дома, казавшиеся ниже уровня реки. Летом они утопали в зелени тополей, клёнов, зарослей ивняка, сирени, шиповника, вишняка и густой картофельной ботвы. Во дворах кудахтали куры, кукарекали петухи, на верёвках сушилось бельё. Некоторые хозяева держали коз. Имелись во дворах сараи, дровяники, погреба…

Дом номер пять на улице Олькеницкого, в котором я снимал комнату студентом в конце семидесятых годов, имел вид типичного деревянного купеческого особняка XIX века: два этажа, загадочная мрачноватая мансарда, большие окна с резными наличниками, парадное крыльцо с тяжёлой дубовой дверью, врезанный замок которой открывался большим ключом в виде бараньей головы. Крутые скрипучие ступеньки вели на второй этаж, где в моём распоряжении была просторная уютная комната с угловой изразцовой печью. Раньше она топилась дровами, но позже к ней был подведён газ.

В комнате можно было окунуться в прошлое и полностью отвлечься от суматохи повседневных дел, чему способствовал и интерьер: тёмно-коричневый сосновый комод-теремок, инкрустированный перламутром, с бронзовыми окантовками и ручками; на полу настелены домотканые половики; на тумбочке у окна настольная лампа с бархатным зелёным абажуром. На стенах висели помутневшее от времени зеркало в резном деревянном обрамлении, фотографии давних жителей этого дома в узорчатых рамках, репродукция картины Айвазовского, полка со странным подбором книг: Чехов, Маркс, Хемингуэй, журнал «Нева» за 1916 год, «Краткий курс истории ВКП(б)» 1937 года издания.

Два больших передних окна выходили на улицу, в середине которой была устроена чугунная водоразборная колонка, а на противоположной стороне высился огромный деревянный дом в два этажа с высокой мансардой, разделённый на две части внутренним проходом с въездными каменными воротами.

Неожиданный порыв ветра с Казанки мог резко распахнуть форточку ранним утром, и тогда в комнату вместе с шумом листвы тополей, растущих под окнами, влетали с весёлым чириканьем воробьи.

У дома было подвальное помещение с двумя комнатами, которые снимали у хозяйки студентки. Верхние части окон едва выглядывали на улицу. При родителях мужа хозяйки в подвальных комнатах когда-то жила купеческая прислуга.

Поздними летними вечерами на скамейках под окнами бренчали гитары, тревожно шелестела листва тополей и клёнов.

Зимой с трудом можно было выбраться из низовой улицы Олькеницкого – дорога и тротуар покрывались льдом, порой приходилось на четвереньках подниматься по скользкому склону, зато возвращаться было проще – съезжаешь вниз, как на коньках.

ХРАНИТЕЛЬНИЦА СТАРИНЫ

Двери парадного входа в доме, где я жил, обычно были заперты, а вход был со двора, откуда шла лестница на второй этаж. Хозяйку звали, как помнится, Антониной Прохоровной. Она жила на первом этаже.

Антонина Прохоровна хорошо мне запомнилась. Дородная, с гордой осанкой, пышнотелая, хотя и болезненного вида, с бледным лицом. Она была хранительницей прошлого. Купеческий дом достался ей от умершего много лет назад мужа.

О нём она говорила всегда с уважением и почитанием: «Мы хорошо жили. Работал он в конторе, ходил на службу, а я дома сидела с детьми и на хозяйстве. Отец его был купцом, это ещё он приобрёл этот дом. Мы познакомились с будущим мужем необычно. Я загадала однажды: выйду на улицу, какого парня встречу первым, за того и замуж пойду. Вышла, смотрю: из-за угла выходит рослый парень. Это был он…»

Антонина Прохоровна была экономной, бережливой хозяйкой, просила поднять оплату, но комната, да и весь этот уютный уголок старой Казани стоил той цены.

По традиции в переднем углу на тябле стояли иконы, перед которыми по воскресеньям и праздничным религиозным дням горела лампадка. В отгороженном чуланчике стоял сундук, о котором хозяйка говорила: «Моё приданое. Из вологодской лиственницы изготовлен, моль в нём никогда не заводится».

На кухне у хозяйки стояла старинная горка для посуды. Бывало, Антонина Прохоровна пекла пироги с апельсиновыми корками – ничего у неё не пропадало просто так. Вкусные были пироги. В выпечке она знала толк.

Место это почти мистическое, не раз отмеченное в истории Казани. Под Фёдоровским бугром Алексей Пешков, которому тогда было девятнадцать лет, пытался покончить с собой из-за несчастной любви. В верхней части слободы Подлужной жил Лев Толстой. Из этого района пугачёвцы в 1744 году обстреливали стены Кремля

Как-то рассказала, что у них с сестрой были разные вкусы. Они по очереди через день ходили за хлебом – недалеко была хлебопекарня. Сестра всегда приносила булки, покрытые глазурью, Тоня же любила с простой корочкой.

Накануне Нового года Антонина Прохоровна доставала из сундучка старинные удивительные новогодние игрушки, сохранившиеся с дореволюционных времён: теремки, домики, куколки с кажущимися живыми личиками, разные животные – настоящие скульптурки. Сохранилась у неё и ножная швейная машина «Зингер». Часто вечерами она работала за ней.

Хозяйка нередко ездила в гости к сыну, известному казанскому художнику Валентину Валерьевичу Карамышеву. Он был очень похож на свою мать.

Как-то он подарил мне в свой очередной приезд к матери на день рождения (она не хотела переезжать в новую благоустроенную квартиру в Ленинском районе) книгу со своими лёгкими акварельными иллюстрациями к сказке Габдуллы Тукая «Водяная».

Валентин Валерьевич хорошо знал историю Казани. Говорил, что этот жилой район в народе называли «Кошачкой» – по названию базара, находившегося на пересечении Кошачьего переулка и Нижне-Фёдоровской улицы, где было множество крыс и мышей, поэтому местные жители вынуждены были заводить кошек.

Место это почти мистическое, не раз отмеченное в истории Казани. Под Фёдоровским бугром Алексей Пешков, которому тогда было девятнадцать лет, пытался покончить с собой из-за несчастной любви. В верхней части слободы Подлужной жил Лев Толстой. Из этого района пугачёвцы в 1744 году обстреливали стены Кремля.

В здании под Кремлём была пересыльная тюрьма. Прежде в её здании находился суконный завод купца Михляева, который посетил в 1722 году Пётр Первый. Немало сломанных судеб помнит это здание. Там держали декабристов по пути в Сибирь, народовольцев. В одной из камер сидел после сходки в 1887 году студент Владимир Ульянов.

По словам художника, вода в Казанке раньше была чистая, можно было её сырой пить. Хозяйки ближних домов полоскали в реке бельё. Противоположный берег был укутан в густые заросли тёмно-коричневого камыша с блестящими крепкими стеблями. Подростком Валентин со сверстниками плавал к тому берегу, мальчишки набирали камыш и старались продать его гуляющим в парке влюблённым парочкам.

МЕСТНЫЕ ТАЙНЫ

Верхне-Фёдоровская улица (на этом месте ныне располагается площадь Султан-Галиева) в советское время была переименована в улицу Олькеницкого – в память о председателе ЧК Казанской губернии, убитом в 1918 году при неясных обстоятельствах под Казанью у села Займище.

Возможно, то была месть за расстрелы ЧК белых офицеров, но ходили слухи, что нападение бандитов было совершено из-за ценностей, которые хранились на даче большевика Шейнкмана в Займище. В смутное революционное время подобные события не были редкостью.

Улица Олькеницкого и в 1970-е годы продолжала традиции лихих дней. Ходили слухи, что в одном из домов собиралась поздними вечерами тёмная компания из пресловутой банды «Тяп-ляп». Ни один таксист не соглашался ехать вечером в этот район. Ещё можно было услышать историю о старике, бывшем красноармейце, проживавшем в старом полупустом доме, который якобы участвовал в расстреле Николая II и его семьи.

Несмотря на тёмные таинственные истории, мне нравился этот старинный тихий уголок с деревянными одно- и двухэтажными домами с разнообразными резными наличниками, мансардами, кирпичными цоколями, подвальными помещениями, дощатыми сенями, уютными двориками, хозяйственными постройками, симметричными фасадами, с парадными входными крылечками, опиравшимися на ажурные кронштейны, с чугунными колонками в середине улиц…

В комнате соседней с моей жил брат хозяйки Борис. Он рассказывал, что на одном из чердаков старых домов, будучи подростком, нашёл с приятелями винтовку Мосина, а на другом – сундучок, обитый бронзовыми позеленевшими пластинками, который был заполнен старыми ассигнациями.

Однажды Борис, показывая на выплывающий из Казанки каменный храм в виде пирамиды, сооружённый в память о погибших при взятии Казани воинах, поведал историю о тайном подземном ходе: «Я проникал в него подростком. Про подземный ход мне бабушка говорила, что он шёл под Казанкой до Кремля. Я решил проверить. Спустился в подземелье и долго пробирался в темноте. Попадались по пути торчавшие из стен человеческие кости, светившиеся в темноте. Ход шёл до середины Казанки, дальше мешали завалы, было не пробраться».

Несмотря на тёмные таинственные истории, мне нравился этот старинный тихий уголок с деревянными одно- и двухэтажными домами с разнообразными резными наличниками, мансардами, кирпичными цоколями, подвальными помещениями, дощатыми сенями, уютными двориками, хозяйственными постройками, симметричными фасадами, с парадными входными крылечками, опиравшимися на ажурные кронштейны, с чугунными колонками в середине улиц…

УТРАЧЕННЫЙ УГОЛОК

Мне запомнилось посещение этого района в восьмидесятые годы, когда почти все жители уже были переселены в новые дома. Уныло выглядели осиротевшие особняки, на многих окнах ещё висели тюлевые занавески, а на подоконниках стояли горшки с засыхавшими цветами герани.

Ветер метал вдоль улиц бумажный мусор, обрывки магнитофонных лент, с которых звучала когда-то музыка в покинутых домах. Грустно шумели тополя и берёзы…

Неожиданно я увидел около одного из домов пожилую одинокую седовласую женщину, сидевшую на скамейке под окнами, видимо, её родного дома, курившую сигарету. Прощальный грустный штрих уходившей в прошлое жизни…

Этот район ныне не узнать. Давно снесены старинные деревянные дома, выровнены улицы, возведены стройные современные элитные здания. На площади Султан-Галиева возвышается Национальная библиотека республики, ещё совсем недавно – национально-культурный центр «Казань». Сейчас здесь красивая, обустроенная набережная – любимое место прогулок казанцев и многочисленных гостей столицы, и ничего здесь не напоминает об уникальном уголке старой деревянной Казани с самобытным, навсегда утраченным миром.