Константин Лепехин: «Мне ломали ноги, руки, ключицу, но я понял — легче, когда ломают тебя, а не ты...»

– Прошло 24 года с тех пор, как вы переехали в Петербург. Как же вас из Майкопа занесло на берега Невы? – Я играл в юношеской сборной России на чемпионатах мира и Европы, на всех турнирах был футболистом стартового состава. Кажется, на сборе в Израиле в 1995 году меня увидел в игре Павел Садырин. Помощником главного тренера сборной был его друг Геннадий Костылев, он и посоветовал Павлу Федоровичу взять меня в свою команду. «Зенит» и «Дружба» тогда еще играли в первой лиге, но было понятно, что петербуржцы по потенциалу превосходят клуб из Майкопа. Сначала клубы не сошлись по деньгам, но после повторного приглашения Садырина президент «Зенита» Виталий Мутко на целую неделю отправился на переговоры в Майкоп. Честно говоря, на благоприятный исход не надеялся, но тем не менее 10 июля 1996-го оказался в Питере. «Зенит» уже играл в высшей лиге. – Ровно через неделю, 16 июля, «Зениту» предстоял выездной поединок со «Спартаком», ради победы над которым, по словам Садырина, он и вернулся в Петербург. – Признаться, в первые дни чувствовал себя не очень комфортно – мне было всего 20 лет, я впервые сменил клуб и оказался вдали от родного дома. Команда приняла меня тепло, одних ребят я знал по молодежной сборной, других по играм между «Зенитом» и «Дружбой». Словом, не думал, что попаду в основной состав, спокойно тренировался, надеясь, максимум, что выйду на замену. Но накануне матча Садырин вызвал меня к себе и сказал, что буду играть опорного полузащитника. – Ваш дебют сложился как нельзя лучше – «Зенит» победил принципиального соперника в Москве, а счет в матче дальним ударом открыли именно вы. – Точно. Надо сказать, что до этой игры я не выходил на поле три или четыре недели из-за красной карточки, полученной в матче за «Дружбу». Отсутствие игровой практики не могло не сказаться, но в итоге игра у всей команды в целом и у меня в частности сложилась удачно. – Кто вас переквалифицировал из опорного полузащитника в центрального защитника? – Сложно сказать. В том же 1996-м я несколько раз сыграл справа и слева в обороне, хотя Садырин в основном использовал меня в опорной зоне. На этой же позиции меня видел и Бышовец, при Давыдове несколько матчей сыграл опорного, а стабильно играть в центре обороны начал при Морозове. И в детском футболе, и в юношеской сборной, и в «Дружбе» я играл на всех оборонительных позициях: левый, правый, центральный, последний, по игроку, опорный – и, мне кажется, везде приносил пользу. – Победа в Кубке России 1999 года занимает особое место в вашей карьере? – Конечно. Проезд по Невскому проспекту в открытых автомобилях вообще одно из самых ярких воспоминаний в моей жизни. Мы понимали, насколько важна для Питера эта победа, где искренне любят «Зенит», но, признаться, были удивлены такому количеству людей, приветствовавших нас на главной улице города. Это впечатляло! Я в «Зените» был семь лет, застал три разные команды: Садырина, Бышовца-Давыдова и Морозова. Это были крепкие, хорошие команды, но, положа руку на сердце, не чемпионские. Тем и ценнее победа в Кубке: будучи объективно не сильнее конкурентов, мы смогли выиграть трофей. Заслуженный успех, справедливый, и, что немаловажно, достигнутый во времена скромных финансовых возможностей. Это сейчас никого не удивит победа «Зенита» в Кубке России, а тогда наша победа не была завязана на огромном бюджете. – Что вспоминать сложнее всего – поражение в финале Кубка России 2002 года, неудача в финале Кубка Интертото в 2000-м? – Наверно, все-таки финал Кубка страны. Выиграть очень хотелось, но умом понимал, что шансы против ЦСКА минимальны: мы не превосходили армейцев, расклад был не в нашу пользу. И, безусловно, остался осадок от недосказанности в чемпионате 2001 года. Тогда по ходу сезона было допущено масса ошибок, о которых сейчас говорить не хочется. Тогда мы были гораздо ближе к золотым медалям, до которого нам не хватило всего четырех очков, чем к победе в Кубке в 2002-м.    – Концовка чемпионата России 2001 года сложилась на редкость драматично. – Верно. В предпоследнем туре мы играли в Москве со «Спартаком». Побеждаем – выигрываем золото. Не скажу, что тогда «Спартак» на голову превосходил нас, мы вели в счете, шла более, менее равная игра, но в итоге уступили 1:3. А затем «Локомотив» выиграл у «Спартака», догнал «Зенит» по очкам и обошел нас по дополнительным показателям. А ведь мы могли сыграть в Лиге чемпионов. – Начало бронзового сезона вы пропустили. Почему? – Года с 1998-го у меня начались проблемы с седалищным нервом. На каком-то этапе чувствовал себя нормально, иногда приходилось принимать обезболивающие препараты, но в начале 2001-го почувствовал, что нет возможности играть даже на уколах. Плюс возникли определенные проблемы с руководством. – С Виталием Мутко или с Юрием Морозовым? – Скажем так, с тренерским штабом и, соответственно, с Юрием Андреевичем. Возникла взаимная недосказанность, после одной из игр он бросил: «Лепехин, езжай домой, потом будем разбираться». Дожидаться разговора с Морозовым я не стал, поскольку в моем понимании ситуация была несправедливой и неправильной со стороны некоторых товарищей. Пришел в клуб, сказал Виталию Леонтьевичу, что со мной можно разбираться только когда люди ведут себя честно, а людям, сплавляющим футболиста из команды, доказывать ничего не собираюсь. На тот момент я уже пять лет играл в «Зените», полностью выкладывался на тренировках и в играх и хотел такого же прямого отношения к себе. Был убежден, что если меня хотят отчислить, то сделать это можно было бы просто и напрямую: «Ты не тянешь, до свидания». – Что было дальше? – Виталий Леонтьевич посоветовал не нервничать, при желании съездить на пару месяцев в Майкоп, спокойно заниматься восстановлением, но я решил проходить реабилитацию в Петербурге. В центре обороны «Зенита» стали играть совсем молодые ребята, команда после резвого старта уступила в мае в трех матчах подряд, и Юрий Андреевич, видимо решив, что ситуацию надо исправлять за счет внутренних резервов, вспомнил, что на контракте есть я. Вот он мне и позвонил. – Как сложился разговор? – По-деловому. «Нога прошла?» - спросил Морозов. «Не знаю, надо пробовать бегать», - ответил я. «Приходи на тренировку, пробуй». Вот и все, отношений мы не выясняли. Приехал на базу, потренировался – вроде, нога не беспокоит. Морозов написал мне план подготовки, согласно которому через две недели я должен был играть за дубль, а через четыре – в основном составе. Но так сложилось, что в высшую лигу я вернулся через полмесяца. Кажется, за 18 игр, в которых я принимал участие, мы уступили только в одной. Юрий Андреевич выдающийся тренер. Он был одним из немногих наставников, на которых нельзя было обижаться в случае непопадания в состав. Он точно знал, чего хочет, уверен, что кто-то другой принесет команде больше пользы. И точно так же я понимал, что если он ставит меня в состав, значит, действительно рассчитывает на меня. Я очень боялся подвести Морозова, хотя без ошибок в футболе, особенно в обороне, увы, не обходилось. – В феврале 2001 года на сборах вы нанесли серьезную травму перспективному 18-летнему футболисту Максиму Мосину, которого Морозов видел в стартовом составе. Вы никогда не комментировали тот эпизод, расскажете сейчас? – Шла обычная тренировка. Мокрое поле, играем на удержание мяча на ограниченном участке. Мяч у Мосина, на мой взгляд, был не под контролем, я сделал подкат, он в этот момент успевает «проткнуть» мяч и становится на опорную ногу, в которую я и въехал. Сразу стало понятно, что произошло что-то серьезное: я почувствовал, что нога куда-то провалилась, он закричал. Нехороший момент. Признаюсь, после того эпизода я очень многое пересмотрел и уже играл не в тот агрессивный, контактный футбол, что раньше. Единственное скажу, что таких моментов за игру или тренировку случается очень много. Никакого умысла с моей стороны не было. – Сложилось мнение, что в том «Зените» ветераны учат, воспитывают молодежь и вообще занимаются чуть ли не дедовщиной. – У меня с Мосиным были отличные отношения. Он порядочный, воспитанный, перспективный парень, к которому ни по тренировкам, ни в быту вопросов не возникало. Уж его-то чему было учить? Мифов действительно создано много, один футболист, которого я даже не помню, в красках расписывал, как старики «душили» молодежь. А когда начинаешь интересоваться, что конкретно происходило, выясняется, что и вспомнить нечего. Посылали за пивом? Ерунда какая-то: если кто-то хотел купить пива, сам бы смог спокойно сходить. Диву даешься, какие вещи, оказывается я творил. – С Мосиным потом разбирали этот момент? – Мы потом часто пересекались по жизни. Он делает вид, что меня простил, но, мне кажется, такие вещи не прощаются. Но со мной Максим ведет себя корректно и никогда о той травме не вспоминает. Я ценю это. И, вы знаете, меня не надо прощать или осуждать. В этом вопросе я сам себе судья. Если бы считал, что все сделал правильно, тогда, пожалуйста, корите и критикуйте. Но я сам с собой разобрался похлеще любого суда. Мне ломали ноги, руки, ключицу, разбивали голову – до того случая раз десять получал серьезные повреждения. Но после случая с Мосиным понял, что легче, когда тебя ломают, чем ты. – Как вы уходили из «Зенита», что произошло между вами и Властимилом Петржелой? – Проблема с седалищным нервом давала знать постоянно, зимой Петржела сразу отчислил некоторых ребят, но меня в первоначальном списке не оказалось. Я понимал, что новый тренер будет искать мне замену, но после собеседования с Петржелой понадеялся на возможность зацепиться. К чести Петржелы, он сразу сказал, что ему известны мои проблемы со здоровьем, предложил поехать на сборы и оценить ситуацию на месте. Я согласился. Полетели в Турцию, я сыграл один матч и уже тогда почувствовал, что оставлять меня не хотят. Главный тренер пообещал огласить списки на следующий сбор в заключительный день работы в Турции. Не объявил. Мы вернулись в Петербург, жду решения день, два. Тишина. Позвонил администратору «Зенита» Гене Поповичу – царствие ему небесное – спросил, лечу ли я. «Не знаю, это Петржеле решать», - ответил Попович. «Ген, ты же билеты заказывал, на мою фамилию есть? - Нет. - Ну понятно. Ты-то что стесняешься сказать?». Опять же, никто ни в чем не виноват – решение по составу всегда принимает главный тренер. Петржела был новым человеком в «Зените», наверно, он и не должен был со мной разговаривать второй раз, но в клубе были люди, которые могли бы честно сказать мне в глаза – так, мол, и так, ты не тянешь, извини. Конечно, неприятная работа, но это тоже часть футбола. – После ухода из «Зенита» вы доигрывали в петербургском «Динамо» и в «Кубани». – Да, сезон провел в «Динамо», хотя последние два месяца на поле не выходил: усугубилась старая травма, да к тому же дернул мышцу на больной ноге. Признаюсь, были мысли закончить, но пригласили в «Кубань», в руководство которой пришли знакомые мне по Майкопу люди. Я пытался объяснить ситуацию со здоровьем, однако «Кубань» проявила настойчивость. Приехал в Краснодар, подписал контракт, на уколах провел матчей десять за дубль, потом вышел в основе в кубковом поединке в Грозном. Сыграл удачно, главный тренер сказал, мол, на тебя можно рассчитывать, сначала будем выпускать на замену, а потом, возможно, в основном составе. «Ну, - отвечаю, - хорошо, как вам удобно». Приехали на очередной матч дубля. Обычно те, кто готовиться под основу, отыграют тайм и уезжают на базу к главной команде. Я же отыграл всю игру от звонка до звонка. Поразмыслил, собрал вещи и уехал в Майкоп. На следующий день в разговоре со вторым тренером сказал, что оставшиеся по контракту деньги мне платить не надо. Потом пересеклись в Петербурге с тогдашним президентом «Кубани» Молдовановым. Поговорили, нашли общий язык. Ни у меня, ни ко мне никаких претензий не было. – Болельщики Петербурга всегда ратовали за местных футболистов в «Зените», но ваша карьера стала образцом преданности команде и городу. Как же вам, воспитаннику майкопской спортшколы, удалось стать по-настоящему своим, любимым болельщиками игроком? – Я всегда, еще с юношеского возраста хотел побеждать, понимал, от того, что сделаю на поле, напрямую зависит общекомандный результат. В «Зените» Садырин мне полностью доверял. Я видел, как в огромном городе любят свою команду. Представлял, как будут гудеть болельщики «Зенита», если споткнусь или привезу гол: мол, приехал мальчишка из Адыгеи, подводит клуб с такой историей. Этого мне не очень хотелось. Вот и приходилось буквально на коленках выгрызать любые моменты. Плюс я всем сердцем полюбил «Зенит» и Петербург. Так было 24 года назад, так остается и по сей день.