Виктор Смирнов поделился воспоминаниями о писателе Борисе Романове

Это может показаться странным, но в самый пик «застоя» литературная жизнь в Новгороде била ключом. Образовалась целая плеяда талантливых авторов: писатели Балашов, Десятсков, Романов, Костров, Петров, Слипенчук, поэты Александров, Русаков, Таяновский, Топоров, критики Кошелев и Тюрин.

На областном радио, которым я тогда руководил, выходил радиожурнал «Литературный Новгород», и на него, как мотыльки на огонь, слетались поэты и писатели. Прочитав перед микрофоном свои произведения, литераторы спускались в мой кабинет на творческие посиделки. Я пытался игнорировать их многозначительные взгляды в сторону сейфа, в котором сберегался гостевой коньяк, но потом сдавался, после чего беседа становилась такой оживленной, что прибегал из студии звукооператор и просил говорить потише.

Душой новгородской писательской организации в те годы был Борис Степанович Романов, недавно перебравшийся в Новгород из Мурманска. Уроженец Валдая, он служил на Северном флоте капитаном ледокола, а в свободное от вахты время сочинял морские повести, написанные уверенной мужской рукой.

Вернувшись на историческую родину, Борис Степанович развернулся во всю ширь своего организаторского таланта. Благодаря ему Новгород вскоре сделался одним из главных центров литературной жизни России. В 1988 году на весь Союз прогремел праздник славянской письменности и культуры, посвященный 1000-летию Крещения Руси. К нам съехался весь цвет русской культуры: литераторы, артисты, ученые, духовенство. Царила яркая атмосфера начавшегося духовного возрождения. Говорили, что такого размаха, такой высоты и проникновенности не было потом ни на одном из последующих праздников.

Слово писателей звучало в те годы веско и внушительно. Писатели остановили чудовищный проект поворота сибирских рек, ратовали за сохранение исторической памяти, за сбережение национальных традиций. Не оставались в стороне и новгородские литераторы во главе с Борисом Романовым. Они сумели отвести угрозу, нависшую над Валдайским заповедником, через который должна была пройти высокоскоростная железнодорожная магистраль, защищали исторические памятники.

Не привыкшее к публичной критике областное начальство Бориса Романова откровенно не жаловало, а партийные чиновники опасливо обходили его стороной. Помню, на областной партконференции никто не решился сесть с ним по соседству, и Романов оказался один в пустом ряду, что впрочем его нисколько не смущало, а когда я из чувства солидарности демонстративно плюхнулся рядом, он только ухмыльнулся в свою шкиперскую бородку.

Несмотря на разницу в возрасте отношения у нас сложились почти дружеские. Борис Степанович опекал в моем лице начинающего прозаика, давал дельные профессиональные советы, а потом и рекомендовал меня в Союз писателей. Поссорились мы с ним лишь однажды из-за августовского путча. К этому времени настроение у многих писателей поменялось. Они уже нутром почувствовали, что в этой новой, грозно надвигающейся реальности уже будут не нужны ни они сами, ни их книги. И когда стало очевидно, что страна катится в пропасть, многие литераторы, еще вчера жестко критиковавшие партийно-советскую номенклатуру, вдруг встали на ее защиту.

В первый же день путча Борис Степанович с целой группой писателей-единомышленников пришел к нам на радио и объявил о поддержке ГКЧП. Для меня это стало шоком. Я не понимал, как мог он своими зоркими глазами морского волка не увидеть трясущихся рук и растерянных лиц этих серых людей, затеявших государственный переворот. Вам потом будет стыдно, сказал я тогда Романову. Это вам будет стыдно за вашего Ельцина, ответил Борис Степанович, и в чем-то оказался прав.

Путч провалился, и вскоре мы помирились.

Тогда же Романова избрали первым секретарем загибавшегося в ту пору Союза писателей РСФСР. Четыре года он жил между Москвой и Новгородом. Приезжал часто мрачный, нехотя рассказывал о писательских разборках, о сварах вокруг дачного поселка Переделкино, в названии которого сатирически опускал вторую букву е.

За грузом столичных хлопот новгородскую писательскую организацию Романов все же не забывал. Организовывал Хлебниковские чтения в Крестцах, Достоевские в Старой Руссе, Некрасовские в Чудово, Меньшиковские в Валдае. В год 250-летия Державина устроил торжества в Званке, которые прекрасно описал в своем очерке Солоухин. Когда на обратном пути «Метеор» с писателями на борту сел на мель, Борис Степанович прыгнул в воду и принялся толкать судно с толпившимися на палубе литераторами. Мне тогда эта картина показалась символичной. Вот так же в одиночку он пытался спасти севший на мель без государственной поддержки писательский союз.

К тому времени уже стало ясно, что эпоха советской литературы кончается. В 1992 году закрылось новгородское отделение Лениздата, которое много лет возглавлял Ярослав Макин, отец лауреата Гонкуровской премии Андрея Макина, эмигрировавшего во Францию. Лишившись своего издательства (которого, кстати сказать, в Великом Новгороде нет и поныне) новгородские литераторы резко снизили творческую активность, кому охота писать «в стол».

В том же 1992 году Бориса Степановича настигла страшная беда. После тяжелой болезни умерла его жена Людмила. Потеряв любимую женщину, этот мужественный человек вдруг как-то сразу надломился и стал пить. Однажды утром, идя на работу, я увидел Романова, идущего по аллее Кремлевского парка. Он уже успел «принять» и шел, тяжело покачиваясь. Я не решился его окликнуть. Было нестерпимо больно видеть, как опускается этот сильный, мужественный человек, которого не пугали самые лютые шторма и невзгоды.

И все же писатель не сломался, найдя утешение в творчестве. Его последней книгой стала замечательная повесть «Мила», посвященная покойной жене. Борис Степанович давал мне читать первые главы, и, читая их, я поражался тому, как этот грубоватый, все повидавший и все испытавший мужчина сохранил в себе столько любви и щемящей нежности к своей единственной женщине.

Умер Борис Степанович от той же болезни. Рак горла лишил его дара речи, но не лишил писательского дара. Он до последних дней работал над романом «Лед», увы, незаконченным. Похоронили писателя в его родном Валдае. После его кончины началась череда писательских смертей. Покончил с собой сломленный убийством дочери поэт-самородок Евдоким Русаков. Был зверски задушен на своей даче Дмитрий Балашов, один за другим покидали этот мир другие новгородские литераторы.

Но писатель жив, пока люди читают его книги. Сквозь лавину коммерческой литературы по-прежнему находят дорогу к читателям исторические романы Дмитрия Балашова и Станислава Десятскова, морские повести Бориса Романова, очерки Марка Кострова, стихи Игоря Таяновского и Евдокима Русакова. А значит, где-то среди нас живут и их авторы. Просто мы их не видим...

Иллюстрации из открытых источников сети