Омут. Как в центре Перми живёт бывший военный городок
Раньше на территорию городка можно было попасть только через КПП, предъявив пропуск. Двери квартир не запирались, жильцы в сильную жару спали на раскладушках, которые ставили прямо во дворе, а бельё могло висеть на улице неделями. В настоящее время от арсенала почти ничего не осталось, а жители когда-то закрытого городка «сыплются вместе с домами», в которых живут.
***
Рядом с Красными казармами , за высоким бетонным забором находятся 39-й арсенал ГРАУ и пункт складского хранения. Арсенал представляет собой предприятие по ремонту стрелково-артиллерийского вооружения. Здесь во время войны сформировали базу стрелкового оружия, а позже стали ремонтировать военную технику — самоходки, танки и гаубицы. Арсенал или «база», как её называют, находилась в ведении войсковой части № 74085. Для военных, работающих на базе, в 1950-е годы построили двухэтажные и одноэтажные дома. Так появился военный городок войсковой в/ч 74085.
После распада Советского Союза войсковую часть начали сокращать, Министерство обороны стало распродавать землю. В настоящее время АО «39-й арсенал» находится в состоянии банкротства, территория его по-прежнему обнесена бетонным забором и зайти на нее нереально. В 2015 году значительный участок земли перешел в собственность застройщика «Сатурн-Р». Сейчас на месте складов уже появились несколько высоток и стройка всё продолжается.
Главная проблема новых домов — отсутствие дороги. Для этого пермские власти решили продлить улицу Сибирскую до Чкалова. Новая улица должна связать микрорайон Красные Казармы, в том числе строящийся ЖК «Арсенал», с центром города. Для этого планировалось снести или частично разобрать жилой дом по ул. Чернышевского, 23. В этом году администрация Перми отказалась от проекта из-за высокой стоимости — нужно расселять дом по Чернышевского, сносить цеха оборонного предприятия и несколько бараков бывшего военного городка войсковой части № 74085.
Получилось, что ещё полгода назад жители бывшей войсковой части думали, что их дома, скрытые со всех сторон, скоро снесут, и их жизнь поменяется навсегда.
Если чужой зайдёт — всё, считай, лицо потерял
На часах — около четырёх дня. Во дворе на лавке под сиренью Серёга с друзьями пьют водку. Колян и Толян — оба «с базы», Колян ещё стоит на ногах, а вот Толян — нет, он прилёг на траву. Серёга по здешним меркам — не местный, живёт в доме на Чернышевского, 23 (тот, который хотели снести), но многих в городке знает и вызывается мне всё здесь показать.
«Я вообще думал, снесут наш дом, — говорит он, закусывая водку яблоком. — Много денег надо, чтобы расселить всех людей: около пятиста с лишним миллионов! У меня отчим такой человек — не стал всё на самотек пускать, написал во все инстанции. Столько собраний было!»
Но Серёга ни на одно не ходил. Сожительница Сергея — Галина — смотрит на меня недобро. Когда мы отходим на безопасное расстояние, мужчина признаётся, что Галина злая, потому что приревновала его:
— А вернее сказать — перепила, — улыбается он.
Пока обходим городок по кругу, узнаю, что Анатолий — «домохозяин», а у Сергея — «группа», он официально нигде не работает, и его это устраивает:
«Меня сюда привёл и со всеми познакомил Толик (тот, который в траве лежит). И по цепочке, по цепочке я всех узнал. У нас здесь омут: сюда заходишь — отсюда выносят. Мне, честно сказать, нравится тут: вроде центр города, а у нас — тишина, дети играют, своя атмосфера».
Когда здесь была оружейная база, чужих на территорию не пускали. Как рассказывает Серёга, «если чужой зайдёт — всё, считай, лицо потерял». Но тех времён он не застал и знает об этом только по рассказам.
— Здравствуйте, дядя Паша! — кричит Сергей через весь двор пожилому мужчине с собакой. Из дома напротив выходит женщина и направляется к лавке. Серёга тут же поясняет, что это Марина, она сюда переехала недавно, «снимает тут».
«Сегодня мы отдыхаем, можно так сказать. Карантин здесь вообще не канает. Не действует он здесь. Только в сквер (имеет в виду сквер Советской Армии) выйди — сразу менты, а сюда вообще никто не заходит, кроме участкового. А участковый тоже наш человек — Виталий Геннадич, — Серега показывает большой палец, — вот такой мужик!»
Лена и Паша
В подъезде на Чернышевского, 35 чисто и пахнет краской — недавно красили перила. Звоним в звонок, и дверь тут же открывают. Лена здоровается и приглашает в квартиру. В комнате на диване сидит Павел, он тоже охотно соглашается поговорить со мной. На столе перед диваном — шелуха от семечек, две пачки «Золотой Явы», две кружки с растворимым кофе и тюльпаны в вазе.
— А мы кофе сели пить, — говорит Лена. — Будешь?
Она сразу переходит на «ты» и извиняется за тех, кто на лавочке, «у них день и ночь веселуха»:
— Им без разницы — вирус тут, не вирус. А я как честная сволочь за ними бутылки по утрам собираю.
Лена и Паша снимают квартиру у Андрея, который живёт здесь же, за стенкой, платят шесть тысяч рублей в месяц. По словам женщины, Андрей каждый день бухает и «под себя ходит». Живёт тем, что сдаёт бутылки и банки, собирает по помойкам просроченные продукты, которые оставляют супермаркеты. Соседи иногда приносят еду и одежду, так как им жалко его, они ещё его мать и отца знали. Несколько раз Лена вызывала полицию: «у него всякая шваль собиралася».
— Менты приезжают, но там такая вонь стоит! Дверь откроют и закроют тут же. А куда его? С него ни штраф, ничего не взять, — объясняет она.
Лена и Паша познакомились в соцгостинице. Павел попал туда в 2017 году после последней ходки. В колонии так и сказали: не вздумай к себе в Добрянку ехать, тебя снова посадят.
«У меня в Добрянке конфликт с милицией был. На меня и воровство вешали, и всё. Но против них не попрёшь, они свидетелей найдут и ещё хуже сделают. Все права у них, у тебя нет ничего».
У Павла две судимости, одна за разбой, другая — за убийство. Он крутит в руках зажигалку и рассказывает, как три месяца не мог найти работу, ему везде отказывали. Потом «повезло», устроился подсобным рабочим в «Пятёрочку», но неофициально.
«Раньше тебе и общагу дадут, и работать заставят, щас этого нет — сам устраивайся, не можешь — мы тебя обратно закроем, — рассуждает он. — Я им говорю: вы что меня обратно на зону отправляете, толкаете на преступления?»
Павлу сейчас 54 года, до пенсии — ещё 11 лет. Говорит, выйдет — копейки будет получать, а жилья нет.
«У нас здесь возьми любого — все перебиваются от зарплаты до зарплаты, занимают до получки. Руки опускаются, они и пьют. Это, ладно я справился, но и то, — Паша кивает в сторону Лены, — всё благодаря ей».
Из истории Паши про Лену получается, что ту обманули, дом забрали, а саму выкинули на улицу. Лена сначала нанималась за еду работать в огороде или ухаживать за скотиной, а потом долго скиталась по приютам. В конце концов оказалась в соцгостинице.
«Ей операцию не хотели делать из-за того, что прописки нет. Я сколько за неё боролся! Ей сказали: ещё полтора месяца и умрёшь. Я добился, ей шунтирование сделали на сердце. Я сперва сюда сам переехал, а потом её забрал. Она не могла ходить. Это сейчас она ходит, улыбается, смеётся. А раньше я не мог её одну оставить».
Паша работает с одним выходным раз в две недели. При таком графике выходит что-то около 22 тысяч в месяц. Он разгружает машины, иногда сидит за кассой, «помогает ловить людей, которые воруют, и выставляет их». Работать приходится много, чтобы прокормить их обоих. Лене Паша работать не разрешает, хотя она бы пошла — продавать цветы:
— Любит она их, — говорит Павел. — Ей этот район потому и приглянулся, что здесь такие дворы: всё в цветах.
Пока Лена дома одна, она пишет рассказы в жанре «Эротика-мистика» и рисует. Я прошу показать, она достает с полки толстую тетрадь с набросками, пытается найти портрет Паши, но не находит.
Офицер
За разговорами не замечаю, сколько проходит времени. Состав компании на лавке несколько изменился, люди стали заметно пьянее, но только не Серёга. Он по-прежнему бодр и готов продолжать экскурсию.
— Сейчас я тебя с офицером познакомлю, — видно, что ему доставляет удовольствие такая возможность. — Он уже на пенсии, живёт в самом старом доме.
Дом офицера (Чернышевского, 29) построили самым первым, в 1949 году. Пока поднимаемся на второй этаж, замечаю на одной из двери старый почтовый ящик, весь обклеенный наклейками из «Элен и ребята».
Сергей Леонидович открывает дверь сам, из-за спины офицера выглядывает жена Надежда Николаевна и старшая дочь Светлана. Я прошу разрешения сделать пару фотографий, но офицер не соглашается: он одет по-домашнему — в треники и футболку, женщины тоже. Офицера перевели в Пермь из Калининградской области по службе в 1990 году. О сносе городка поговаривали уже тогда. Стены у домов толстые, капитальные, но есть сквозные трещины.
«Здесь было все построено сразу после войны. Не было ванн, были печки, — вспоминает Сергей Леонидович, упершись в дверной косяк. — Потом уже доделали канализацию, сделали немного неправильно. Где-то в углу дома подмывало, вот и пошла трещина».
Квартиру офицеру дали временную, командир сказал: других пока нет. Форточки уже тогда держались за счёт стекла, он их сразу заменил, потому что когда открыл, одна из них выпала. Но вот базу уже ликвидировали, а новую квартиру Сергею Леонидовичу так и не дали.
— Внизу, на первом этаже, Татьяна живёт, лет 30 уже. Рядом — Галя, тоже около того. У первой муж был военный, вторая сама работала на базе. А так, мы здесь уже почти никого не знаем. Всё меняется, старики уходят, соседи почти все новые, — жалуется жена офицера.
В 90-х было принято решение делать капремонт. Выделили деньги, дали материалы, наняли бригаду. Стали думать, куда переселять людей на время работ.
«Но вот дверь, которая была здесь при въезде, она до сих пор здесь, — Сергей Леонидович хлопает рукой по крашенным доскам входной двери, от чего со стены начинает сыпаться штукатурка. — Разворовали всё, никакой ремонт не сделали».
Офицер уверен, что если дома отремонтировать, им цены не будет — простоят ещё сотню лет. Но в администрации города на его обращения говорят, что дело это нерентабельное. В 2000 году износ домов составил примерно 50 %. В 2017 выяснилось, что за 17 лет процент не изменился и снова составил примерно 50 %. Поэтому дома не признают аварийными и не сносят. Сергей Леонидович помнит, как три года назад в Пермь приезжал Шойгу. Когда он был в городке и смотрел новый дом (ЖК «Арсенал»), а вернее — котлован от него, то велел туда поселить тех, кто служил и работал в части.
— И тишина. Видимо, не дадут спокойно в новом доме помереть, — говорит жена офицера и удаляется в глубь квартиры, площадь которой около 89 кв.м (офицер живёт в ней с женой и семьями двух дочерей).
Когда здесь рулила часть, не надо было никуда бегать и ничего решать, сетует офицер. Достаточно было снять трубку и позвонить — тут же приходил сантехник и чинил унитаз или раковину. Сейчас всё приходится делать за свой счёт:
— Я год бегал, чтобы мне унитаз заменили, потом плюнул и сам поставил новый. В жилищной инспекции мне дали понять: никто вам ничего делать не будет, всё, прошли ваши времена.
Добрый
Добрый — это местный байкер, его зовут Саша. Саша уже не помнит, как давно живёт в городке, но помнит, как вкапывал колеса, на которых мы сидим. Паровоз, который тоже делал он, уже врос в землю.
Саша — военный, его жена — дочь военных, родилась и выросла здесь, на Базе. В школе «базовские» держались особняком, говорили между собой «ты того не трогай, он базовский». А когда получали свой первый паспорт, в нём не было прописки, а просто значилась их войсковая часть. Все дети дружили между собой, а взрослея, создавали семьи.
— Уже поколениями работали на заводе. Здесь каждый кому-то сват или брат, все чьи-то родственники. Так я и с женой познакомился, — говорит Саша.
Квартиру на Чернышевского, 25 молодоженам выдала воинская часть. Сашину девятиэтажку построили последней, в двухтысячных годах. Туда заселили сокращённых из части семьи военных.
«Когда Россия проводила военные действия в Чечне и Дагестане, начали со складов воровать оружие и боеприпасы, — рассказывает он. — Потом для сокрытия хищения поджигали и уничтожали склады. Было принято решение: выводить склады для безопасности гражданского населения за черту города во всех городах России. Под шумок и нашу часть расформировали. В этом году, после новогодних праздников, всё ремонтное производство закрыли, и база стоит пустая. Только сигнализация постоянно орет, мешает жить».
Квартиру Саша приватизировал, была возможность получить жильё в другом месте и переехать, но он не захотел.
«Где вы ещё так машину оставите во дворе? — показывает он мне свою коллекцию из старых джипов, фургонов и мотоциклов. Вся техника подписана: „Добрый“. — Мы тут друг за другом смотрим, я вот присматриваю за соседской машиной, а он за моей. А в больших домах, в больших дворах есть что-то такое? Да всем пофиг друг на друга. Здесь, вроде как, ещё продолжаем держаться. Люди, которые заезжают, они и на общение не идут, потому что привыкли жить сами по себе».
Посторонние начали появляться в городке в 90-х годах, когда убрали КПП. Тогда Министерство обороны стало постепенно передавать дома городу. Люди приватизировали и продавали жильё. В 1992 году на Базе впервые обокрали квартиру. Саша был дома и видел, как во двор заехал КамАЗ, и кто-то со второго этажа стал скидывать вещи прямо в кузов.
— Я подумал: что за машина? У нас здесь только военные машины. Решил, с Базы, наверное. А оказалось, вот оно как.
Тётя Дина
Пока мы сидим на колёсах, замечаю Дину, она с подругой уже в который раз проходит мимо и с любопытством смотрит на нас. Ей очень хочется заговорить, но спутница одергивает её: ты их не знаешь. Но та только отмахивается (что с неё взять) и в конце концов подходит. Дине 70 лет, её родители не были военными, но она провела своё детство в городке.
«С пяти лет меня приводили к неродной бабушке водиться. Здесь вот дровяники были, мы в них спали, — показывает она на место, где были дровяники. — А вот здесь у нас длинный стол стоял, мужчины играли в домино или шахматы. Хозяйки, у кого что было, накрывали: у кого — огурцы малосольные, у кого — картоха варенная, у кого — пироги. Всё наставят вместе — сидим (ну, выпьем немножечко), а потом песни поём».
Дина сначала жила на Карла Маркса, а потом продала квартиру и купила две в городке — и себе, и дочке. Говорит, всегда мечтала жить именно здесь, и когда увидела объявление в «Из рук в Руки», то сразу «побежала и купила».
«Теперь я в одном подъезде живу, а она — в соседнем. Квартира была в ужасном состоянии, там женщина жила, выпивала сильно. Мы ремонт сделали, и вот у нас здесь уже внучки родились, старшей 25 лет исполнилось. Вот на этой спортивной площадке они и выросли».
Дина показывает на клумбы: вот эта Вали, её подруги, той, что не пускала её к нам. Она художник, закончила художественную школу, которая располагалась в мансарде дома, который хотели снести. А эта клумба Луизы — у неё цветы хорошо растут. Она астроголог, к ней со всей страны приезжают.
— У нас тут в основном пенсионеры живут, не очень богатенькие, но цветы у них вырастают — мама дорогая!
Мимо проходит молодой парень с детской коляской:
— Тёть Дин, а можно я у вас тяпку возьму? Мне надо землянику подрыхлить.
Та только кивает.
Дина гордится тем, что у них даже пьяницы хорошие. Иногда заходят чужие: с такими, если не понимают по-хорошему, Дина не церемонится:
«Тут недавно две женщины зашли во двор, сели на лавку пить, потом давай громко смеяться. Выхожу, говорю: девочки, пожалуйста, у нас ведь много стариков живет, им поспать надо, отдохнуть. Они не послушали меня, я вынесла бутылку (она у меня для того, чтобы цветы опрыскивать), сказала: у меня серная кислота, быстро отсюда!»
Но чужие заходят редко, а свои на тётю Дину не обижаются:
«Толя (тот, что на траве лежит возле лавки) на прошлой неделе тоже тут сидел пьянствовал, я говорю: „Толя, уходи отсюда!“ Он не уходит. Я вынесла ведро воды и вылила не него. Он меня перематькал и ушёл. На следующий день „здравствуйте“ говорит».
Встречаем Фаину Васильевну. Она живет в городке с 1962 года, работала в воинской части служащей, а её муж — грузчиком. Дина идёт провожать нас и показывает на окна квартир: вот тут жила Нина Павловна, недавно умерла, ей было 89 лет, а там — Анна Фёдоровна, весной похоронили, ей было 93 года.
— Дома сыплются, и мы вместе с ними, — вздыхает она, прощаясь.
***
Читайте также:
«Сатурн-Р» хочет разорвать соглашение о строительстве социальной инфраструктуры в ЖК «Арсенал»
В ЖК «Арсенал» увеличат плотность застройки. Четыре причины, почему это плохо для Перми