Встреча с Французом
За окном стылый декабрь с неизменным гололедом, да и коронавирусная напасть предостерегает от скользких прогулок и встреч даже с лучшими друзьями. Бог даст, скорая весна (каких-то три месяца подождать!) прогонит вместе с морозами опостылевшую пандемию. А пока скрасить ожидание поможет, к примеру, увлекательное чтение под чашку ароматного чая в любимом кресле да под уютным пледом.
Так подумали мы на очередной редакционной планерке и обратились к знакомым приморским прозаикам с просьбой поделиться с читателями «В» своими произведениями – желательно новыми, еще только ждущими публикации.
Первой на нашу просьбу откликнулась Татьяна Таран – хорошо известный вам, уважаемые читатели, писатель и журналист из Владивостока. Надеемся, с ее легкой руки мы сможем продолжить знакомить вас с новыми интересными произведениями и других дальневосточных авторов, которых приглашаем к сотрудничеству.
Всем приятного чтения!
Люблю ходить в краеведческий музей. На встречу с тигром и рысью, птицами и рыбами, совами и мышами, оленями и зайцами. Им, за стеклом, столько же лет, сколько и мне. А может, больше. Замершие навсегда в одной и той же позе, молчаливые, они встречают посетителей на первом этаже, среди высохших деревьев, стилизованных водоемов, застывших пластмассовых гор. Им никогда не подняться со своих мест. Не вспорхнуть крылом, не прыгнуть через три ступени лестницы, не залиться соловьиной трелью, не ускользнуть тенью вдоль синей речки…
Иду по этажам музея, ищу выставку, посвященную творчеству известного писателя. В его книгах – рассказы о бурных речках, таежных партизанских тропах и суровых военных годах.
Вот и нужная мне экспозиция. В помещении никого нет, даже смотрителя. Слегка склонившись над столом-витриной, рассматриваю старые книжки. Замечаю также, как в зал входят двое посетителей и медленным шагом идут мимо меня. У женщины − светлые сапожки, на мужчине черные ботинки. Мужчина прихрамывает, опирается на инвалидную палочку.
«Как он поднялся сюда, на третий этаж? – подумала я. − Лестница вековая, с высокими ступенями, здоровый человек на ней и то к третьему этажу выдыхается, лифта нет. Зачем-то убрали красную ковровую дорожку, которая всегда здесь была, чтобы не скользко и для красоты, конечно, как в Эрмитаже. Как же немощный сюда поднялся? Трудно, небось?»
И снова увлекли меня старые обложки, за давностью лет подрастерявшие и без того неяркие цвета первых советских типографий. А вот какой интересный факт, однако! В 1929 году, судя по оттиску на одной из книг, в разрушенной революцией и Гражданской войной стране существовала «Дешевая библиотека Госиздата». Интересно, есть ли здесь пояснения к этому музейному артефакту? Подняла голову, стала искать информацию на стендах.
В зале по-прежнему немноголюдно. Только я и те двое, что вошли недавно. Сейчас мужчина и женщина стоят возле стеклянного шкафа, в котором на манекен надет весьма приметный экспонат – длинный кожаный плащ. Точно в таком же приходил на занятия в студенческую аудиторию один из наших товарищей, ныне известный переводчик иностранной литературы. Это, без сомнения, был шик. Комиссарский кожан, с героическим прошлым, впитавший в себя пот борьбы за правое дело, защищавший всадника от ветра в пылу погони за врагом. Местами черный плащ был затерт до белизны: вокруг карманов и пуговиц и по нижнему краю тоже.
Что-то знакомое мелькнуло во внешности мужчины. Привлекли внимание светлые волосы, но не такие, как у ярких блондинов, и не седые, как у стариков, а пшеничные, со спелым отливом. Я прошла вдоль стены, изучая информацию о писателе. Никаких пояснений про дешевую библиотеку не было. Но не об этом же выставка, в конце концов.
Взглянула еще раз на посетителей. Скромно одетая женщина улыбалась и что-то объясняла своему спутнику на языке глухих. Тот согласно кивал головой и тоже улыбался. Но улыбка была не естественная, а вымученная, перекошенная, отчего лицо его принимало не добродушное, а совсем наоборот – трагическое выражение. Такую эмоцию я видела в поликлинике на плакате «Как распознать инсульт». Левая рука мужчины оперлась на палочку, а правая, согнутая в локте, кистью повисла вниз.
Теперь я точно узнала мужчину. Надо же, почти не изменился. Может, не так волнисты и пышны волосы, как в прошлом, и лицо осунувшееся, бледное, да морщины − куда ж без них, когда за пятьдесят уже перевалило. Одет в синие джинсы совсем немодного покроя, прямые, классические, как «Вранглеры». Брюки явно великоваты мужчине, бугрятся на бедрах, похудел, наверное, а новых, по размеру, не приобрел. Пуловер с контрастными ромбами, из-под треугольного выреза выглядывает воротник рубашки − как носили раньше.
Не обращая на меня внимания, пара медленно прошла в следующий зал. Книжки писателя их не особо заинтересовали.
Я не ошиблась. Это он, Дмитрий Боянов. Постаревший, явно нездоровый человек. А тридцатью годами раньше − кудрявый блондин, красавец с заграничным флером, певец «Калифорнии» под гитару, футболист, субъект воздыхания студенток младших курсов…
− Он читал мне стихи! Свои собственные, представляешь! – первокурсница Оксана не могла унять волнение после свидания с Димкой.
Поздним вечером на женской половине деревянного барака, разделенного с мужской частью лишь тонким фанерным листом, она доверила мне свою тайну. Улеглась рядом на соломенную матрасовку, шептала на ухо, чтобы не слышали другие.
− Мы сидели с ним в столовой, на лавке, все уже разошлись, он взял мою руку и говорит: «Не уходи, я тебе стихи почитаю». Над нами светила лампочка, вокруг нее летали мотыльки, везде ночь, и все так романтично…
− Специально для тебя сочинил? Мы только-только приехали, когда это он успел сделать? На грядке с картошкой, что ли? – я была уже на третьем курсе и кое-что понимала в студенческих «колхозных» романах, которые быстро заканчивались в городе.
− Конечно, для меня! Он же наизусть, по памяти читал, – Оксанка приподнялась на твердых полатях, подперла голову кулаком и, освещаемая томным светом луны, проникшим в мутные окна деревенской постройки, продолжила:
− Вот послушай:
Мне нужно на кого-нибудь молиться.
Подумайте, простому муравью
Вдруг захотелось в ноженьки валиться,
Поверить в очарованность свою…
Представляешь? Какие стихи! В очарованность мою…
Девушка подняла голову кверху в надежде увидеть романтические звезды, но, кроме черных перекрестных балок, под потолком барака ничего не было.
– Я попросила еще два раза прочитать эти строчки, чтобы запомнить, и он читал, и гладил меня по спине, и что-то говорил про обветренные руки, целовал их, и про старенькие туфельки, и я совсем потеряла голову… Скажи мне, Таня, это уже любовь?
Мне не хотелось ее разочаровывать и говорить, что это стихи не студента Боянова, а Булата Окуджавы, известного барда. Да, может, и не говорил Димка, что это его собственные, просто читал поэтические строки, да и все. А ей почудилось от волнения, что автор – он сам.
Синие глаза, хорошее воспитание от интеллигентных родителей плюс бездна Димкиного обаяния могли свести с ума любую первокурсницу. Только у него, единственного среди парней в колхозе, был мужской одеколон «Командор», и этот запах перебивал все остальные ароматы временного деревенского быта студентов-филологов.
Многим из них (и даже преподавателям) давали безобидные клички, в основном сокращенные от фамилий. Лорэн, Джулия-беличьи бровки, Комрад, Ульян, Калач, Расик, МихВас, Филя… К Димке приклеилось прозвище Француз.
Наверное, «англичанин» было бы правильнее, как определение студента отделения английской филологии. Или «болгарин» − фамилия Боянов как раз подходящая. Или «чех» − по географии места, где служил отец. Но по манерам и стилю речи, по тщательному гардеробу и белым носкам, которые он каждый вечер упорно стирал, а после сушил на выступе деревенской печи, обогревавшей барак в стылом уже сентябре, по тому, как по-старинному, манерно, целовал руку барышне при знакомстве, Димка, конечно, был французом. Самого утонченного образца, который только можно было себе представить на бескрайних картофельных полях совхоза «Малиновский».
Когда он брал в руки «Кремону» (шикарный по советским временам инструмент, купленный отцом во время дипломатической работы в Восточной Европе), все замирали, прислушиваясь к иностранным словам: «Yesterday, All my troubles seemed so far away…» Мне очень хотелось подпеть ему, музыка так и лилась из глубины моей души, но школьный немецкий язык (так некстати!) не дозволял органично встроиться в репертуар ансамбля «Битлз». Но я все-таки рискнула, чего уж там, на деревенской завалинке, не обессудьте, как уж есть… На что Димка по окончании песни лишь тактично заметил:
− Какой милый у тебя прононс…
Его произношение было безупречным. Факультет английской филологии другого варианта и не предполагал в отличие от нас, журналистов и русистов. Он пел как соловей, говорил, как Марк Туллий Цицерон, а на комсомольских собраниях его всегда ставили ведущим к микрофону.
С Оксанкой мы подружились на долгие годы. После окончания университета часто встречались на семейных праздниках. Но в последнее время общение ушло в переписку на телефоне и в социальных сетях. С годами время убыстряется, некогда по гостям ходить. Только вчера был понедельник, а сегодня уже пятница. Недавно праздновали Новый год, а вот и майские праздники. И все быстрей крутится секундная стрелка, увлекая за собой минутную, часовую, годовую…
Короткая переписка заменяет долгие посиделки на кухне. Не надо ехать на трамвае, по пути заходить в магазин за тортиком. Сегодня все проще − черкнул пару строк в телефон и жди обратную весточку от подруги. Ответит, когда сможет. Тем более что у нее хлопотная должность преподавателя, надо еще время найти для этого. А может, пришлет в ответ веселый смайлик-сердечко из готовых шаблонов, созданных умными ребятами из компании Стива Джобса. Ведь Оксане Петровне совершенно некогда: бесконечный круговорот из лекций, студентов, курсовых и дипломных работ, отчетов перед начальством, выступлений на конференциях. Занятой человек, кандидат наук, но зато в гуще всех событий в профессиональной сфере лингвистов, редакторов и переводчиков.
Про бывших сокурсников мы вспоминали смеясь. Это было самое прекрасное время в нашей жизни. Ходи на занятия, вовремя сдавай сессию, не перебирай алкоголя на вечеринках – и впереди тебя ждет светлая и радостная жизнь в эпоху развитого социализма. О том, что мы его не дождемся никогда, нам никто не говорил.
После университета однокашники разлетелись по разным точкам на карте, но многие остались в городе студенческой юности. В том числе и «француз» Дима. Пунктиром мимо нас, также осевших в городе у моря, шла его личная и профессиональная жизнь.
Женился Боянов на девушке из знатной семьи, в колхозных сапогах которую представить себе было бы невозможно. Роман с Оксаной закончился ее возвращением в общежитие филфака, а его – в родительскую квартиру. Горевала недолго, нашла себе верного спутника жизни с физического факультета. Но за жизнью своей первой любви наблюдала, хоть и со стороны, придирчиво и даже ревностно:
− Конечно, куда уж мне! Без роду, без племени, не пришлась ко двору голубых кровей его родителей. И кого они ему вместо меня привели? На голову выше Димки и полный диссонанс в окрасе. Прямо инь и ян. Монохромное соединение блондина и брюнетки. Ну и посмотрим, долго ли выдержит он такое превосходство жены в росте. Или большие деньги все ровняют?
Позже сообщила мне, что антиподные супруги все-таки развелись. Но Димка Оксане, да и она ему, конечно же, были уже неинтересны. У каждого жизнь шла своей колеей. У нее и мужа – в научных кругах. А Боянову отец передал по наследству свои профессиональные связи во властных структурах. Иногда в газетах попадались фоторепортажи про высоких чинов, встречающих иностранных гостей. И между ними – наш Француз, которому доверяли переговоры международного уровня.
Не сказать, что это был самый высокий полет из нашего потока. Адреса в Фейсбуке выдают все главные столицы мира, где обосновались выпускники университета. Забавно вспоминать их лица и сравнивать с теми солидными людьми, что глядят сейчас с фотографий.
А Француза нет в социальных сетях. Специально посмотрела, придя домой из музея. И не слышала о нем давно (впрочем, как и о других), да и не очень-то хочется знать… Свои хлопоты, дети, внуки, грядущая пенсия – уже нет дела до того, кто в каких списках состоит и где служит. На пятки не то что наступает, а уже вовсе обскакало на вчерашнем повороте молодое, прыткое, не замороченное пиететом к старшим коллегам поколение.
Лишь встретишь иногда в театре или на концерте знакомое из юности лицо, раскланяешься церемонно, не изображая даже для приличия бурную радость. Чему радоваться? Годы всех одинаково наклоняют. А то и вовсе пройдешь мимо в надежде, что авось и меня, постаревшую, уже не узнать…
Или как здесь, в музее, столкнешься с бывшим однокашником, а узнаешь с трудом. Тем паче – не подойдешь, не поговоришь. Я не знаю языка глухих. Ему тоже вряд ли будет приятна эта встреча. Мужчины не любят демонстрировать свое беспомощное состояние. И не за этим он сюда поднялся, пройдя мимо навечно умолкнувших экспонатов − бездвижных животных и никуда не летящих птиц, с трудом преодолев с женой (или помощницей?) эту темную каменную лестницу, освещаемую большим стеклянным витражом под названием «Амур».
Татьяна ТАРАН
Фото с сайта pixabay.com