Как Женя ходил в комсомол

Депутаты, бандиты, журналисты, театралы, художники и менты. Мы сидели на кухне, пили темное пиво, курили и смотрели, как струйки дыма затягивает камин. Когда красные искорки бегают по углям, а за стеной воет вьюга, истории льются сами по себе. Тихо, спокойно и без напрягов. Один из таких рассказов я услышал зимним вечером за бутылкой доброго виски от человека, который занимает сейчас довольно высокое положение в городе. Тогда Женя был всего лишь перспективным предпринимателем и мог заглянуть просто так к простому смертному.

Те, кто постарше, знают: в студенческое общежитие в восьмидесятых попасть было не так уж просто. Свирепые старушки-вахтерши требовали документы в залог, поблизости дежурили менты. Кто-то с распираемыми гормонами принадлежностями карабкался к пассии по пожарной лестнице, кто-то пытался задобрить бабку на входе. Можно было договориться.

«Все мы вышли из комитета комсомола» — эту фразу можно часто услышать от преуспевающих дельцов, которым под полтинник. Женя был как раз комитетчиком (тогда еще — членом комитета комсомола, это потом была Высшая школа КГБ и прочее).  

Если в деканат поступала кляуза о романтических отношениях в общаге, то комсомольцев часто отправляли «бороться с аморалкой». Те в средствах не стеснялись: просто ломились в двери комнаты, где, по имеющимся сведениям, остался на ночь парень у своей девчонки или, наоборот, девушка у парня. Вытаскивали их из постели, пафосно стыдили, записывали фамилии. Как правило, после этого следовало отчисление из института. В лучшем случае лишали места в общежитии — наказание довольно серьезное для иногородних.

В этот раз информация была конкретной: «Студентка Миркина каждый вечер в своей комнате предается аморальной связи со студентом Вязовским, когда соседка уходит. Приходите!»

«Летучий отряд» отправился по доносу, и Женя в его числе. Послушали под дверью. Кровать скрипит. Стали тарабанить. Никто не открывает. Комендант услужливо предложила запасной ключик, щелкнули замком, ввалились. Стоит девочка посреди комнаты в халатике. Глаза по пять копеек, шея и лицо пошли пятнами, дышит так, будто стометровку пробежала. Быстро пришла в себя, страх сменился ненавистью: видно, что разорвала бы «гостей», но старается вести себя спокойно. Побледнела только, и губы дрожат. Старший товарищ говорит Жене:

— Загляни в шкаф!

— Никого нет! — и створки открывает.

Вещи нехитрые, барахло, всем видно, что пусто. Шасть под кровать — и там никого. Все аж растерялись. Уже на выход пошли, но тут наставник тормознулся и Евгению:

— Ну-ка… Посмотри за окном.

Понятно, что чушь собачья: зима, на улице мороз минус тридцать, ветер воет, и четвертый этаж — метров семнадцать до мостовой. Откинул он ставни, высунулся на улицу и глазам не поверил. Стоит парнишка на карнизе в одних трусах, к обледеневшей стене прижался — ни живой, ни мертвый. Дрогнуло что-то в душе активиста. Повернулся он, окно запахнул, и небрежно так:

— Да нет никого, конечно… Непроверенные сведения были!

Все бы хорошо, но нервы у девочки не выдержали. Заорала, бедная, и в обморок бряк! Разумеется, все бросились к окну, смотреть, куда упал Ромео, где тело лежит. Выгнали или не выгнали из вуза горе-любовников, Женя не знает. Не до того, чтобы справки наводить, — самого чуть не отчислили. Впрочем, он из ситуации выкарабкался, свезло ему. Потому, может, что просто помочь хотел, по совести поступил?

Я, конечно, не в восторге от того, что сегодня в стране творится. Идеология какая-то должна быть однозначно. В животных превращаться нельзя. Когда все можно — это беспредел. Но и так, как было, не комильфо. Здравый смысл — это где-то посередине.