О любви и безразличии (продолжение)

Еще пара примеров об отношении к городу — уже без сравнения с городами-соседями.

Когда энергетики отметили столетие уличного электроосвещения в Вологде установкой копии старинного фонаря и «присобачили» к нему внизу справляющую малую нужду собачку, для прессы было сделано заявление, что она не из цветного металла. Для гарантии защиты от вандалов было добавлено, что к одной из трех лап приварен метровый штырь. «Непродвинутую» часть вологодской молодежи это не остановило: животное не раз перекрашивали, ломали щит, объясняющий, по какому поводу тут стоит фонарь.

Не знаю, на чьем балансе — города или энергетиков — числится арт-объект, но его хозяин следит за ним плохо: уже полгода у изначально черной собачки просвечивает красный бок (ф.1), а надпись на очередном щите сорвана (ф.2).

Другой пример. Когда Екатерина Великая утверждала первый генплан Вологды, она подписалась под резолюцией, в соответствии с которой у каждой церкви был предусмотрен свободный от застройки прямоугольный участок. Полагаю, что в том числе и для того, чтобы храм был виден с наибольшего числа наилучших точек зрения. Так мыслили в просвещенном 18-м веке. В наши дни лучшие виды на объекты культурного наследия закрываются не лучшими в архитектурном отношении постройками. Церковь Константина и Елены еще в советское время обстраивалась жилыми домами.

Болеющий за город поэт Александр Романов писал тогда в «Красном Севере», что не нужно такую традицию продолжать. Ему не вняли: со стороны Пролетарской улицы церковь уже лет двадцать закрыта то ли торговым, то ли офисным «билдингом», который всё это время пустует (ф.3), а со стороны улицы Воровского сейчас идет строительство еще одного дома (ф.4)