Актриса воронежского драмтеатра Елена Гладышева – о «крестных отцах» в профессии и современном театре
Заслуженная артистка России Елена Гладышева почти 40 лет работает в Воронежском государственном театре драмы им. Кольцова. Про себя говорит, что ей посчастливилось попасть в «обойму» прямо со студенческой скамьи: она сыграла десятки запоминающихся ролей и сейчас занята почти во всех премьерах театра.
На сцене драмы состоялся бенефис Елены Гладышевой, приуроченный к ее юбилею. О творческой жизни артистка поговорила с «Горкомом36».
«Отравилась сценой насовсем»
– Елена Ивановна, вы пришли в театр из самодеятельности, где была очень хорошая школа. Но как поняли, что это призвание, дело всей жизни, ведь по первому диплому вы – химик-органик?
– Я хотела быть актрисой, как и все молоденькие девочки. Я профессионально танцевала, пела в полупрофессиональном детском хоре. Мне всегда нравилось выходить на сцену, я любила это. Но я была девочкой скромной, поэтому никогда не думала всерьез, что могу стать актрисой. Когда оканчивала школу, и пришла пора выбирать, размышляла так – да кому я там вообще нужна, ну, что я звезда какая-то? Разве похожа на Татьяну Доронину или Маргариту Терехову? Поэтому пошла на химфак за компанию с подружкой.
И посчастливилось, что именно в тот год в «техноложку» был изгнан Театр миниатюр, руководили которым легендарные Лев Кройчик и Владимир Сисикин. Крестные отцы мои в профессии. Тогда я уже бросила и танцы, и вокал – невостребованность не давала мне покоя, поэтому я пошла в этот театр. И там я уже просто отравилась сценой насовсем, навсегда.
На втором курсе я пыталась бросить институт, но мама не разрешила, она просила: «Лена, оставь свои глупости! Положи мне диплом, а потом делай, что хочешь!» Я и на третьем курсе порывалась, а потом как-то смирилась, но в Театре миниатюр продолжала работать. Так и окончила химфак.
– Но все равно мечтали стать артисткой…
– Я поняла, что не смогу себе простить, если даже не попробую. Вот надо было пойти, чтоб выгнали и сказали: «Нет, нечего тебе тут делать. Извини, девочка, но не из этой ты породы». Я не лукавлю, я на самом деле пришла в институт искусств для того, чтобы меня отправили назад. Но я прошла первый тур, а потом мне сказали, что придется дождаться мастера – Глеба Дроздова. Я ж возрастная шла. Мне было уже 24 года – это уже старая для женщины-актрисы. А там потолок 23, и я сказала, что мне 23. Я их всех обманула! Думала: «Боже, Лена, что ты творишь?» Все зависело от Дроздова, и он меня взял.
– Не боялись ошибиться? Вы же уже были трудоустроены на момент поступления, а тут снова очная учеба.
– Нет. Потому что я понимала, что иду заниматься любимым делом. Я отравилась театром. Как на иглу села. Но, конечно, нас с мамой – мы вдвоем жили, волновал финансовый вопрос. Я только вышла на работу, стала какие-то деньги получать, а не просто стипендию в 40 рублей. Но тут мама поддержала, сказала: «Выдержим, выучим, не переживай». И мамочке своей я благодарна безмерно.
«Сразу попала в обойму»
– Но в театре не сразу дают главные роли, а от выходов на сцену зависит зарплата.
– Мне повезло. Я пришла, и мне сразу дали роль Лидии Богаевской («Варвары», М. Горький). Хотя и сейчас молодые приходят, их сразу опробуют для понимания, что им можно дать. Параллельно я репетировала «Даму-невидимку» Кальдерона. И сказки! Это то, на чем мы учимся работать. Это ж такой кайф! В сказках так интересно работать, похулиганить можно. Это сейчас мы уже в возрасте, нас в них не берут. Пусть молодежь резвится, это благодатный материал, чтобы окрепнуть, утвердиться, раскрепоститься. А у меня всегда много было работы. Мне повезло, я как-то сразу в обойму попала.
– И артистку из вас сделал муж…
– Женя (актер Евгений Малишевский – прим. авт.) мне очень помог. Я в театр пришла со студенческой скамьи, а там свои радости. Когда что-то получается – это победа, и педагоги хвалят. А в театре ты погружаешься в «кухню» работы над спектаклем, видишь, как его «разминают», взаимодействуешь с режиссером, подбираешь образ. Все по-другому. Нас жалели педагоги, а в театре жалеть не станут. Либо ты работаешь, либо нет. Либо у тебя получается, либо ты не подходишь. Это страшно ужасно, но интересно.
Когда я получила роль Богаевской, да и потом тоже, у меня было ощущение, что нигде ничему не училась, что я ничего не знаю. Я совершенно не понимала, что делаю на сцене, я выходила во время репетиций, и ощущала себя дурочкой. А когда рядом такие звезды, как Юрий Кочергов, Римма Мануковская, Татьяна Краснопольская – ну, букет звезд! – я зажималась невозможно как! А Женя тихонечко подсаживался ко мне и объяснял – что, как, что. И, конечно, для меня это ценно.
– Лев Ефремович – не только ваш руководитель в Театре миниатюр, но и театральный критик. Он говорил вам, что делаете не так?
– Боялась его ужасно! В Театре миниатюр он все время ругался: «Что ты ползаешь по сцене, как крыса беременная?» Мы не обижались, знали, что он любя говорит. Тряслась, когда он приходил на мои спектакли уже в драмтеатр. Но он был человеком добрым, он меня любил. После спектаклей мы с ним часто разговаривали, пытались разобрать профессионально очередную роль.
«Не спорила, но капризничала»
– Вы сказали, что педагоги в институтах жалеют студентов, так и должно быть? Вы же сейчас тоже учите актерской профессии. Жалеете?
– Конечно, я жалею. В институте нельзя требовать также жестко, как в театре. Ребята учатся! А мои и вовсе занимаются в актерской лаборатории «Школа Театр», не все хотят и собираются быть артистами. Я же пытаюсь, чтобы они приобрели профессию и научились ей. Но надо понимать, что театр – это более высокий уровень, и здесь тебе все время нужно будет доказывать. Учиться, учиться, учиться! А когда ты режиссера не устраиваешь в театре – это же трагедия. Ты начинаешь работать с ним, и вдруг – ты это не так делаешь, и это тоже, и это. Одна картина не получается, вторая… Но тут никто жалеть не будет – в таком случае, извини, просто крест на тебе поставят.
– У вас были режиссеры, с которыми не совпадали?
– Нет. Мне подфартило, наверное. А без удачи никак. И молодежи нашей сейчас тоже везет, потому что они все задействованы в репертуаре, они много работают, умеют хорошо работать классику. А когда есть единение с режиссером, тогда случается роль, случается успех, случается спектакль.
– И вы никогда не спорили с режиссерами?
– Бывало. Но не спорила, капризничала. Когда Вырыпаева ставили, «Танец Дели», как меня Никита (режиссер Никита Рак – прим. авт.) вытерпел, не знаю. Мне не очень близок текст Вырыпаева. Я, наверное, не очень современная. Люблю, как текст выстраивает, например, Федор Абрамов и Виктор Розов. Какие там монологи, какие смыслы! Но Никита талантливый и умный, он нашел подход ко мне при работе с Вырыпаевым. И спектакль случился. Я все время просила: «Никита, ну, помоги мне, что он хочет сказать?»
Хотя вот Ярослава Пулинович, например, мне нравится очень. Хороший автор, пишет по делу. Но есть авторы, которых я не понимаю, они не мои. Вырыпаева я всего перечитала, когда работали над спектаклем, но его пьесы меня не трогают.
В «Бабе Шанель» (премьера драмтеатра, режиссер Никита Рак – прим. авт.) тоже выясняли, что к чему. Николай Коляда – тоже не совсем мой автор, к сожалению. И мне нужно было выяснить, почему и зачем это делается. Вот если ты знаешь ответы на эти вопросы, то никаких проблем не будет.
– В спектакле «Баба Шанель» вы примерили кокошник, он огромный – такое решение художника. Понятно, что вы уже врастаете в свои костюмы, а что с имиджем? Приходилось его кардинально менять для ролей?
– В 40 лет я играла старуху 85 лет в спектакле «Приходи и уводи». Я ее обожала! А в спектакле «Самоубийца» играла сумасшедшую Марию, там тоже был любопытный образ. Я не героиня – я характерная актриса, поэтому мне перевоплотиться на раз-два, прыгаю с одного образа на другой и довольна. В «Аресте», кстати, тоже играла старушку, и я не наигралась этой ролью. Хотя когда мне дали роль бабушки, я, честно скажу, очень расстроилась. Думала: «Я ж еще не старая, в чем же дело?» А потом просто влюбилась в эту старуху. И когда мы вернулись из Концертного зала в родные стены, этот спектакль, к сожалению, не получилось выстроить на новой площадке из-за габаритов.
– Елена Ивановна, а что такое красота для актрисы?
– Это страшная сила (смеется). И с каждым годом все страшнее и страшнее, сильнее и сильнее. Что такое красота для актрисы? Для меня это талант, прежде всего. Талант и еще обаяние. Потому что есть у нас актрисы с мировым именем, которые не отличаются особой красотой, но когда там есть море обаяния, то они выглядят самыми красивыми. Вспомните Инну Чурикову в молодости. Но она краше всех самых красивых актрис – бездарных и необаятельных, которыми сейчас просто заполонены каналы телевидения. Щелкаю каналы и ощущение, что одна и та же во всех эпизодах. Но ни таланта, ни обаяния, ни органики – ничего абсолютно! Но смазливая.
«Зритель приходит сопереживать»
– Как вам кажется, театр не утрачивает своей воспитательной функции? Как вы относитесь к современным формам в театре?
– Для меня самое главное, чтобы режиссер был талантлив. Когда я прихожу к Бычкову, смотрю у него осовремененное «Доходное место», мне это не мешает ни капли, потому что сделано хорошо. А в «Бальзаминове» текст оставлен, а костюмы, ситуации, антураж – современные. И мне это тоже не мешает, напротив – меня это погружает. Мне говорят про нашу современную жизнь, просто словами из другого века. А этот феномен, когда старый текст отражает нашу жизнь, говорит лишь о том, что такой текст написан на века.
Я не любительница обнаженных натур в театре. Если можно не показывать этого, я считаю, этого делать не надо. Зачем? Чтобы выпендриться? Я не понимаю мата, звучащего со сцены. Я считаю, что можно обойтись без этого. А современная драматургия, к сожалению, этим напичкана. Я понимаю, что новые авторы, наверное, хотят отразить наше время. И действительно – иду по проспекту, вижу девушек – и такой отборный стоит. Они не ругаются, они говорят на нем. Вот это ужасно. Но вместо того, чтобы поднимать такую «культуру», нужно их оттуда вытаскивать. Зачем погружаться в болото?
Всегда у театра была воспитательная миссия. В людях надо будить живые человеческие чувства, а не скотские. Работать надо так, чтобы там, в зале, происходил катарсис. Что бы зрители ни говорили, но они приходят в театр не для того, чтобы отдохнуть, а для того, чтобы сочувствовать. За живой энергетикой. Приходят сопереживать.
Фото Алисы Ермаковой и драмтеатра