«Господи, чтобы сердце у них оттаяло»

Пахнет сосной. Рыльск утопает в лесах, в которых, говорят местные, табунами бродят кабанчики. Мы стоим на мосту над речкой Сейм, что течет отсюда дальше — на Украину, в сторону Сум и Черниговской области. Солнце играет на золотых соборных куполах. Навстречу по мосту шагают три бабулечки.

Слышим, как они и без нас обсуждают между собой Украину. И когда заговариваем с ними, видим, как по-разному реагируют подруги. Та, что блондинка, вскидывает руки: «Кто его знает, что нас ждет, у хохлов до обеда варит, после обеда — нет, — и крутит пальцем у виска. — Так что с ними тяжело». Женщина пониже в беретке тихонько замечает:

— Там же родственники наши. За тех людей переживаем. За украинцев. И за солдатиков наших больше всего переживаем. И за тех, кому надо за пять минут собраться — за беженцев. Их тоже жалко.

А третья женщина добавляет: «Ведь если нашим стрелять — это, значит, мирных жителей подвергать опасности. Не дай бог».

Оглядыватся, ищет Николаевский монастырь, что на другой стороне реки. Находит — бегло крестится:

— Помоги господи. Защити господи. Спаси господи и уразуми их.

На стоянке автовокзала ни одной маршрутки, ни автобуса — только военные КАМАЗы. Один военный, парнишка, выходит с обеда из кафе «Причал» с пирожками, завернутыми в кулек. На вывеске кафе — громадный якорь. Мы будто у морского ресторанчика. Внутри орет «Первый канал», точнее ведущий Шейнин: «… У меня есть впечатление, что с каждым днем они все дальше и дальше продвигаются к тому, чтобы по методу террористов прикрыться мирным населением».

Кассирша кричит, переспрашивая, сколько кубиков бросать в чай. А лимона сколько? А? Ничего, кроме кричащего телевизора, здесь не слышно.

Напротив кафе — футбольное поле, мальчишки гоняют мяч. Скользят ногами по слякоти и бьют точно, не мажут.

Бредем в горку. Весь город на холмах. Тут то бежишь вниз, то тащишься вверх. Мимо старинной архитектуры, домов, кофеен. Рыжая мостовая блестит, переливается. Дети рядом носятся. Уютно.

Танковая пушка медленно вылезает из-за поворота. Везут.

«Если Россия нас не спасет, то никто нас не спасет»

Успенский кафедральный собор. Купола зовут на службу. При входе, на столике, где можно оставить денежку за свечку, объявление:

«Братья и сестры, принимаем пожертвования для жителей Донбасса». Девушка в платочке протирает стол тряпочкой. Лишь кивает и односложно отвечает: «Приносят деньги. Да».

На улице встречаем бабулю. Представляется — Людмила. Она, на всякий случай, спешно нас заверяет: «Я уже молюсь — Пресвятая Богородица, отодвинь их всех. Главное — Зеленского.

Напротив собора — скверик с детскими площадками. Тут же мемориал — «Они с честью выполнили свой гражданский долг по ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС 1986-1989 гг.».

И дальше — 98 фамилий ликвидаторов. Отсюда. Из Рыльска.

Тут же гуляет парочка подруг. Две молодые девчонки, держат друг друга под руку. Заговаривает с нами шатенка с длинными волосами в лиловом пуховичке:

— Очень переживаем за них. И за нас. Куда нам ехать, если что? Если Россия нас не спасет, то никто нас не спасет, — чуть улыбается.

И продолжает:

— Жутко. Люди столько страдали, и зачем все это еще больше развязали… Оставили бы Донбасс в покое, никому он уже не принадлежал. И жили бы люди себе спокойно. Причем они-то к этой войне? Мы с ними. Вот что.

Здесь же авиационно-технический колледж через дорогу. У ворот трутся парнишки с электронными сигаретами. Замечаем рядышком седого мужчину, в очках, прямом черном пальто и кожаных перчатках. Он медленно бредет в горку, сложив руки за спиной.

Оказывается, это директор колледжа, Юрий Алексеевич. Он сам в свое время учился в Киеве и Харькове. Сегодня вернулся из Москвы:

— Там живут мои дети. А мы с бабкой здесь. Сын сказал: собери тревожный чемоданчик, на всякий случай. Если что — приедем, заберем. Но бог его знает. Лично меня все это очень пугает. И пугает, знаете, как? У человека ребенок, не дай бог он погибнет. Для него это что? Глобальная трагедия. Какая разница, кто ты — украинец, русский, еврей, негр — люди гибнут. Переходите вы границу и хотя бы одного убили — вы думаете, проблемы не будет? Проблема уже возникла.

С Юрием Алексеевичем здороваются ученицы.

— Да, здравствуйте… — продолжает он говорить со мной, — Если бы от Путина все зависело… Две стороны — это всегда сложно. Есть личные интересы. Вот у меня личный человеческий интерес — все прекратить бы и чтобы никто не гиб. Чтоб матери не плакали. А у людей — бабки. Финансовые интересы.

Я просто боюсь, что вот эти националисты, голова у которых ни к чему не прикручена… Какие силы в итоге там возобладают? Если возобладают такие, как те, с которыми я учился, с которыми там жил — хорошо, там же нормальные люди. И сейчас там много нормальных людей. Тогда будет одно.

«Если бы кто-то вторгся в вашу территорию, вы бы тоже воевали»

Мы почти у рыльской Готической церкви. Позади слышен стук женских каблучков — и оры пьяного мужика, который стучит от злости кулаками по асфальту.

Я оглядываюсь назад и замечаю в небе белый зигзаг. Через секунд десять — рядом еще один такой же след — «земля-воздух». Тишина. Ничего не слышно. И вдруг начинает греметь, где-то далеко, у земли. И через минуту опять видно огненную точку, взмывающую вверх. Она несется, разрезая небо пополам.

Но город живет своей жизнью, периодически высматривая над головой запущенные снаряды.

С нами за ракетой наблюдают военные в КАМАЗе.

Темнеет, и мы собираемся в Курск.

Наш водитель говорит, что наблюдает подобное зрелище каждый вечер в Рыльске:

— Перед этим всем вторжением вообще мрак был. Они шли-шли. Всю ночь. БТРы, танки. Всю дорогу нафиг разбили! Ну, сделают ее. Ладно. С нашим губернатором Романчиком. Колонна пошла на границу еще в семь вечера 23 февраля, тогда же и «зенитки» на границе начали долбить. В Рыльске нашем было слышно очень сильно.

Так, за разговорами, мы едем с нашим водителем уже где-то час. На улице чернота. Спасает только дальний свет фар — ни одного фонаря на дороге. До Курска еще где-то километров 30.

В магнитоле у нас поет Джо Дассен.

Тут вверх взмывает та же ракета «земля-воздух», как мы видели в Рыльске, только с красным хвостом. Хвост держится секунды три и растворяется.

— Украина бьет? — вздрагиваем мы.

— Ну, если бы кто-то вторгся в вашу территорию, вы бы тоже воевали. Это родина их.