Забойщики и писари
С Анатолием Жигулиным мы жили в одном доме. Но до поры до времени мало кто знал, почему у хорошего поэта Жигулина в стихах такие скорбные и трагические мотивы.
В 1947 году, когда Анатолий Жигулин учился в Воронеже в девятом классе, он вместе с друзьями создал подпольную Коммунистическую партию молодежи. Цель партии — распространение подлинного марксизма-ленинизма в противовес обожествлению Сталина. Ребята не расклеивали листовок, не готовились к террористической деятельности. Они читали ленинское «Письмо к съезду» и своими разговорами сеяли сомнения в безупречности сталинского режима. Вот это сочли страшным преступлением.
Оперативников из других городов в Воронеж перебрасывали, чтобы этих ребят арестовали.
Сто пятьдесят чекистов собрали для борьбы со школьниками!
Их объявили врагами народа и отправили в лагеря. Дети вели себя очень мужественно и были носителями подлинной нравственности, того морального начала, которое совершенно необходимо нации.
В автобиографической повести «Черные камни» Анатолий Жигулин описал, как юношей избивали надзиратели.
Пытки разрешены
Почему в сталинские годы обвиняемые признавались в самых невероятных преступлениях? Они просто не выдерживали пыток.
В 1917-м профессиональные подпольщики, боевики и террористы, презревшие мораль и нравственность, внезапно оказались у руля огромного государства и стали безжалостно уничтожать тех, кого сочли врагами.
Взяв власть, большевики отменили все сдерживающие факторы — законы, традиции, моральные запреты... Создатель органов госбезопасности Феликс Дзержинский говорил, что для революционера не существует объективной честности. Честно то, что ведет к цели. Политическая целесообразность важнее права. Власть не осуществляет правосудия, она устраняет политических врагов.
10 января 1939 года Сталин подписал шифротелеграмму секретарям обкомов, крайкомов, ЦК компартий нацреспублик.
На процессе по делу бывшего начальника Главного управления военной контрразведки СМЕРШ, а затем министра госбезопасности генерал-полковника Виктора Абакумова в декабре 1954 года генеральный прокурор СССР Роман Руденко сказал:
— Я не хочу расшифровывать некоторые формы пыток, с тем чтобы не унижать достоинство тех лиц, к которым они применялись, которые остались живы и присутствуют на процессе.
Руденко, пишет бывший председатель Верховного суда СССР Владимир Теребилов, «видимо, имел в виду случаи, когда, например, допрашиваемого раздевали и сажали на ножку перевернутой табуретки с тем, чтобы она попала в прямую кишку».
Следователь писал протокол допроса так, как ему было нужно. Потом заставлял арестованного его подписать. Если тот отказывался, били.
В следственной части было разделение труда. Одни, малограмотные, выбивали показания. Другие, с образованием, писали протоколы. Они так и назывались: «забойщики» и «писари».
Зачем требовали признаний?
Сажали и расстреливали невинных людей. Как добыть доказательства несуществующих преступлений? Заставить арестованного все признать!
Председатель КГБ СССР генерал армии Иван Серов в 1956 году доложил президиуму ЦК КПСС о том, как готовились сталинские процессы:
«Материалы, добытые в процессе проверки, свидетельствуют о грубом произволе и провокациях, в результате которых добывались признания арестованных. Ряд бывших сотрудников НКВД показали о существовании такого порядка, когда сам факт помещения подследственного в Лефортовскую тюрьму уже обязывал следователя избивать его».
Это было время наибольшего разгула насилия в следствии, именно тогда избиения приобрели такой характер, что случаи убийства на допросах стали не единичными.
Особо тщательно органами следствия готовились арестованные к суду. Здесь все делалось строго по разработанному плану, арестованные неоднократно репетировали «свои» показания».
«Будем бить и искалечим»
Допросы с пристрастием и пытки вождь считал необходимым делом. Нарком внутренних дел эпохи Большого террора Николай Ежов понравился Сталину тем, что не гнушался черновой работы. Один из следователей секретно-политического отдела НКВД рассказывал товарищам, как к нему в кабинет зашел нарком. Спросил, признается ли подследственный?
— Когда я сказал, что нет, Николай Иванович как развернется — и бац его по физиономии. И разъяснил: «Вот как их надо допрашивать!»
Ежов приехал в ЦК с Лубянки. Один из членов политбюро заметил у него на гимнастерке пятна крови:
— Что случилось?
— Такими пятнами можно гордиться, — ответил Ежов. — Это кровь врагов революции.
Арестованные не выдерживали пыток, даже такие крепкие, как бывший балтийский матрос Павел Дыбенко или маршал Василий Блюхер, умерший в камере от избиений. После смерти Сталина бывший помощник начальника Лефортовской тюрьмы лейтенант госбезопасности Юрий Харьковец рассказал:
«Я лично был свидетелем, как Берия с Кобуловым в своем кабинете избивали резиновой дубинкой заключенного Блюхера».
Приказы шли с самого верха. Сталин приказал арестовать начальника Лечебно-санитарного управления Кремля профессора Петра Егорова. Как только его взяли, спросил:
— Надели ему кандалы?
Услышав, что профессор не в наручниках, Сталин разразился злобной тирадой:
— Вы политические слепцы, а не чекисты. С врагами нигде так не поступают, как поступаете вы. Вы ни черта не понимаете в чекистском деле, а в следствии в особенности.
«Подобраны и уже использованы в деле два работника, могущие выполнять специальные задания (применять физические наказания) в отношении особо важных и особо опасных преступников, — доложили Сталину. — К Егорову, Виноградову и Василенко применены меры физического воздействия, усилены допросы их, особенно о связях с иностранными разведками».
Героя Советского Союза генерала Владимира Крюкова доставили к министру госбезопасности Абакумову. Министр объяснил: «Будешь упорствовать, будем бить и искалечим на всю жизнь».
Обвиняли Крюкова, как и других арестованных, в том, что он участвовал в заговоре, во главе которого стоял маршал Жуков... Генерала избивали до потери сознания, требуя, чтобы он дал показания о «предательстве» Жукова. Вслед за генералом отправили в лагерь и его жену, талантливую исполнительницу русских народных песен Лидию Русланову\
Сталинский приказ
Хозяева Лубянки приспосабливались к любому повороту партийной линии: кого надо, того и расстреливали. Избивали по ночам, когда технических работников в здании не было. Вслух об избиениях, пытках и расстрелах не говорили. Пользовались эвфемизмами.
Они начинали испытывать страх от созданной ими машины уничтожения, когда сами становились ее жертвами. Жена первого заместителя наркома внутренних дел (при Ежове) Михаила Фриновского на допросе рассказала: «Муж возвращался с работы очень поздно. Говорил, что тяжелое дело. Ночью не мог спать, выходил в сад и всю ночь гулял. Говорил: "Меня ждет та же участь"». И не ошибся. Его расстреляли — вслед за Ежовым.
Вождь переменился к Абакумову, и самого министра госбезопасности отправили за решетку.
Группе чекистов выдали резиновые палки, обещали путевки в дом отдыха, денежное пособие и внеочередное присвоение воинских званий. Они старались.
На допросах так избивали Абакумова, что он ходить не мог. Заключение тюремного врача свидетельствует о том, что Абакумова (ему было всего сорок с небольшим и на здоровье он прежде не жаловался) превратили в полного инвалида: «Заключенный номер пятнадцать еле стоит на ногах, передвигается с посторонней помощью, жалуется на боли в сердце, слабость, головокружение. По состоянию здоровья нуждается в переводе из карцера в камеру».
Недавнего министра держали в карцере-холодильнике. Морили голодом. Абакумов попросил бумагу и карандаш. Написал письмо членам политбюро Берии и Маленкову.
В тюремной камере Абакумов не думал о том, что повторил судьбу людей, которых сам сажал!
Сменивший Абакумова новый министр госбезопасности Семен Игнатьев передал подчиненным сталинское указание бить арестованных «смертным боем».